Несмотря на возраст (Оскару Нимейеру исполнилось на днях 70 лет), выдающийся бразильский зодчий, лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» полон творческих сил и, как свидетельствует его интервью журналу французских коммунистов, с прежней энергией и убежденностью отстаивает в условиях капиталистической действительности благородные задачи архитектуры.
— Летом в Швейцарии вышла во французском переводе ваша книга, названная «Нимейер». В ней как бы подводится итог вашей работы в Бразилии и многих странах мира, не так ли?
— Пожалуй. Я написал ее два года назад, и в основе ее – личный опыт человека, проведшего всю жизнь за чертежной доской. Естественно, я много говорю в ней о профессиональных делах – проблемах творчества, рождении того или иного замысла, конфликтах и спорах с заказчиками, подрядчиками, поставщиками строительных материалов. Но не только об этом. Я рассказываю о проблемах Бразилии, как их понимаю я, ее гражданин, веду откровенный разговор о чисто политических и социальных вещах. Ведь в этой книге мне хотелось показать, чего может добиться даже в наших условиях архитектор, стоящий на четкой политической позиции, какими способами может бороться художник, если он не желает стоять в стороне, не желает молчать, и как благодаря борьбе он способен найти согласие с самим собой и искусством.
— Много ли у вас сейчас работы на родине?
— Не слишком. Это, видимо, связано с политической ситуацией, характерной, впрочем, и для многих других латино -американских стран. Правда, я работаю над рядом мелких проектов, в частности над модернизацией здания конгрессов в городе Бразилиа. В настоящее время меня больше увлекает другое: возобновление после 10 лет запрета издания журнала «Модуло». Мы уже выпустили шесть номеров, в которых стремимся освещать не только вопросы архитектуры, но и литературы, политики. Особенно политики, ибо с нею связано все…
— Каковы в этом свете проблемы градостроительства в Бразилии? Сравнимы ли они с проблемами крупных западно- европейских городов?
— Эти проблемы общие для всех, так как они неизменно связаны с вопросами землевладения. А здесь ничего не изменилось. Еще 80 лет назад Тони Гарнье в своей известной книге «Индустриальный город» говорил о национализации земли. Многие другие архитекторы и градостроители выдвигали различные идеи, но, как правило, лишь в области формы – например, уже тогда предлагалось строить города по вертикальному принципу. После второй мировой войны в Бразилии, как и в других странах, архитекторы мечтали строить для всего общества. Так родилась идея коллективных жилых зданий с садами, парками, бассейнами – короче, со всеми компонентами удобного жилища. Но они забыли, что живут в капиталистической стране, что земля принадлежит не народу, а незначительной кучке, обладающей богатством и всеми привилегиями. Эти люди немедленно поставили себе на службу идею многоквартирных домов: по всей стране появились шикарные бетонные «коробки», приведшие сейчас к хаотичной застройке городов.
— Многие ли архитекторы понимают это?
— Да. Бразильские зодчие остро ощущают необходимость перемен, считают, что нужно бороться против спекуляции земельными участками. Но проблема гораздо глубже, речь, по сути дела, идет о самом капиталистическом обществе, которое препятствует правильному развитию градостроительства. Вот основная проблема в Бразилии, да и не только на моей родине. Есть и другая – проблема жилищ для трудящихся. В истории архитектуры появлялось множество внешне «революционных» ее решений, которые фактически скрывали все те же патерналистские интересы собственников. Об этом писал еще Энгельс. Но и здесь самые лучшие архитектурные решения, наиболее передовые технически, наиболее практичные, то есть дающие максимальную свободу использованию квартирных интерьеров, не могут осуществиться, пока эта проблема не решена во всем своем социальном масштабе. А что мы видим сегодня в Бразилии? Все больше крестьян переселяется в города, где они находят приют в фавелах (нищенских кварталах, застроенных самодельными сооружениями из жести, картона, ящиков и коробок. – Ред.). Какой резкий, вопиющий контраст с жилищами богачей! Для привилегированных перестраивается дорожная сеть, прокладываются многочисленные объезды, города уродуются высотными зданиями, как это происходит, например, в Рио де-Жанейро.
— Не следует ли тогда осудить идею коллективных жилищ как это делают сейчас многие?
— Этот спор, я думаю, уже решен. Современное градостроительство бесповоротно пришло к коллективному жилью. Невозможно дать каждому личный маленький домик, я говорил это и раньше. Но можно и нужно строить удобные коллективные жилища, окружать их зелеными зонами, ибо крупный комплекс служит лучшей защитой естественного ландшафта, чем множество мелких коттеджей.
— А что вы думаете о критике, которой подвергается «функциональность» архитектуры? Ведь именно в этом видят причину однообразия современных городов?
— Действительно, архитекторы подняли на щит «функциональность», утверждая, что сейчас нужно строить проще, целесообразнее и не столь индивидуально, как в прошлом. Однако я глубоко убежден в неограниченных возможностях бетона. Из него можно строить самые разнообразные здания. Все дело в изобретательности, в способности к поиску неожиданного. Между тем большинство архитекторов лишь повторяют уже сделанное, не желая ничего менять. В молодости я тщательно изучал постройки пошлого и находил в них столько фантазии, столько изобретательности! Это помогло мне прийти к собственным архитектурным решениям. Например, по ходу моей первой большой стройки в Пампулье в 1942 году я напряженно искал нешаблонную форму, округлые линии которой с большей свободой использовали бы возможности бетона. И по своей форме часовня в Пампулье – это протест против монотонного применения этого материала. В проекте же города Бразилиа еще сильнее развита эта идея функциональной красоты современных зданий.
— Вы и в других проектах исходите из таких критериев?
— Именно так. Я всегда стремлюсь, если позволяет программа строительства, выявить все возможности современных материалов и методов, а не оставаться в плену прямых углов и линий.
— Во всех ваших проектах, похоже, большое внимание уделяется внешнему пространству?
— Это необходимо. Прилегающее к зданию пространство органично входит в общий замысел. Вот почему мне пришлось в здании ЦК ФКП опустить фойе под землю, чтобы высвободить площадь. В Париже вообще, я думаю, следует освободить как можно больше пространства, не застраивать землю сплошь и рядом, тогда она станет частью архитектуры. Я часто вспоминаю Ле Корбюзье, который говорил, что надо проектировать даже расстояния между зданиями.
— Как идет строительство биржи труда в Бобиньи?
— Довольно благополучно. Этому заказу я посвятил много времени, тщательно отделывал проект. Здание пока в лесах, но уже просматриваются его, на мой взгляд, простые и конструктивные формы.
— Неужели все благополучно?
— А разве бывают бесконфликтные стройки? Жизнь – это борьба, в архитектуре особенно. Мы, архитекторы, зависим от заказчика, строительной компании, поставщиков. Фактически нам принадлежит лишь сама идея в виде предварительного проекта. Я еще пытаюсь сохранить самостоятельность, не желая превращать свое маленькое бюро в фабрику типовых архитектурных проектов. Но у молодых нет выбора: экономист вынужден работать на корпорацию, врач – на частную клинику для богатых, художник – на рекламное агентство.
— В Бразилии, как и во Франции, архитектура стала своего рода товаром. Что же тогда остается от «свободы творчества»? Можно ли вообще употреблять такое выражение?
— Да, капитализм превратил творчество в товар, который необходимо реализовать. Естественно, что легче продавать нечто привычное, традиционное. Вот почему, когда архитектор хочет создать что-то другое, новое, возникают трудности. И человек подчас предлагает либо очень простой проект, либо нечто вычурное, «оригинальное»: это своеобразная форма протеста. В торговом квартале Бразилиа, например, каждый архитектор хотел сделать свое «шоу», что привело к нарушению целостности городской архитектуры. Вести борьбу против засилья стандарта необходимо, но иными средствами. В своей книге я рассказываю, как однажды меня вызвали в полицию (в Бразилии). Комиссар стал расспрашивать о моей политической позиции. «Чего я хочу? Изменить общество», — ответил я. «Это невозможно!» — воскликнул молодой полицейский, ведший протокол. С подобным недоверием сталкивается и новый проект в архитектуре. Но перемены возможны и в ней и в обществе, если ты действуешь не в одиночку.
«ФРАНС НУВЕЛЬ», ПАРИЖ.
За рубежом, 1977, №51.