После выхода из тюрьмы Шпандау в октябре 1956 года бывший преемник Гитлера Карл Дёниц, который в течение девяти дней в мае 1945 года – до подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии – занимал пост президента «третьего рейха», заявил репортерам: «Мой долг – хранить молчание». (Назначенный по завещанию Гитлера его преемником 30 апреля Дёниц именовал себя «рейхспрезидентом» до 22 мая, когда его «правительство» было распущено. – Ред.)
Спустя два года Дёниц издал свои мемуары «Десять лет и двадцать дней» обстоятельно написанную, но исключительно безликую книгу о своей военной карьере и деятельности в качестве «главы государства». С тех пор он упорно отказывался что-либо добавить к написанному, ограничиваясь ответами на чисто технические вопросы. В тех редких случаях, когда Дёниц соглашался дать интервью представителям прессы, он решительно уклонялся от изложения своих политических взглядов и не давал втянуть себя в обсуждение мотивов тех своих действий, которые в прошлом вызывали наиболее резкое осуждение: он просто приводил выдержки из своей книги.
В свои 83 года Дёниц – маленький человечек, тощий, как скелет, похожий на птицу, однако еще весьма крепкий и почти совсем глухой. На входной двери своего дома он повесил написанное крупными неровными буквами объявление, предлагающее посетителям «звонить настойчивее».
В 1950 году один английский журналист назвал его «самой опасной личностью в Шпандау», но сейчас по его внешности этого не скажешь, и мало что осталось в нем от человека, который, как говорили, «исходил ненавистью» на Нюрнбергском процессе.
Почти с самого начала военной службы (в 1911 г.) он заинтересовался подводной войной. Последние два года первой мировой войны служил на подводных лодках в Средиземном море. В октябре 1918 года подводная лодка, которой он командовал, была потоплена около Мальты. Дёниц попал в плен и просидел в английском лагере для военнопленных до июля 1919 года – событие в его жизни, которое, как он писал, ему трудно забыть и с которым нелегко смириться.
Он вернулся на военную службу командиром эсминца, а в 1924 году получил назначение в военно-морской штаб в Берлине. Здесь Дёниц начинает проявлять интерес к политической деятельности и несколько позже, — но, безусловно, на начальном этапе своей карьеры – становится убежденным последователем Адольфа Гитлера. «Мы черви по сравнению с ним», — заявил он на массовом сборище в Берлине в 1943 году. Он продолжал считать так даже на Нюрнбергском процессе.
Продвижение Дёница по служебной лестнице шло параллельно с ростом влияния нацистской партии и когда в 1935 году Гитлер расторг военные статьи Версальского договора, на Дёница была возложена задача воссоздания германского военного флота.
К началу второй мировой войны он командовал подводным флотом, который долгое время казался непобедимым. Союзники потеряли огромное число судов – 5 150, общим водоизмещением в 21 570 720 тонн. Из этого числа созданный Дёницем подводный флот уничтожал 2 828 судов общим водоизмещением в 14 687 321 тонну.
В январе 1943 года Дёниц сменил гросс – адмирала Редера на посту главнокомандующего немецкими военно-морскими силами, а спустя несколько недель катастрофическое поражение 6-й немецкой армии в Сталинграде возвестило начало конца гитлеровской Германии.
Именно с этого этапа и начал свое интервью Дёниц. В его рассказе-монологе, который он произнес с большим трудом, часто погружаясь в длительное, тягостное молчание, нет ничего нового. Это скорее заявление для печати, тщательно обдуманное и построенное на материалах, которые по большей части были уже опубликованы. Но в том виде, как оно было построено, это заявление содержит в себе все, что он хотел сказать.
Война была проиграна под Сталинградом
— Прежде всего, — начал Дёниц, — мне хотелось бы высказаться по поводу того, как я пришел к выводу, что мы проиграли войну. Разгром под Сталинградом, безусловно, очень сильно ухудшил наше положение. Рассчитывать на завоевание России больше не приходилось, отступление на восточном фронте было неизбежным. Расчет Гитлера обеспечить мирное урегулирование с Англией при помощи германской победы в России явно провалился.
Затем в мае 1943 года наступил перелом в подводной войне. Оборонительные меры союзников снизили эффективность наших подводных лодок, которые до этого действовали исключительно успешно. Наконец, когда летом 1944 года союзнические войска высадились в Нормандии и смогли открыть второй фронт против нас в Западной Европе, стало ясно, что мы проиграли войну.
Но что нам оставалось делать? Мы знали, что на конференции в Касабланке в январе 1943 года союзники приняли решение согласиться только на безоговорочную капитуляцию Германии. Но для нас это означало, к примеру, передать Сталину три с половиной миллиона солдат, которые в тот момент сражались в России. Применительно к войскам безоговорочная капитуляция означает, что они должны были оставаться на своих позициях, сложить оружие и предстать перед противником в качестве военнопленных. Подобная ситуация была бы для нас невыносимой.
Мы также знали, что наши объединенные противники намереваются разобщить немецкий народ и полностью уничтожить промышленную и торговую жизнь страны. Таким образом, в то время не было иного выхода, как продолжать войну. (Пытаясь оправдать продолжение бессмысленного кровопролития, Дёниц приписывает антигитлеровской коалиции в целом те планы, которые вынашивали ее отдельные участники и даже отдельные деятели. Между тем известно, что усилиями Советского Союза на Ялтинской и Потсдамкой конференциях были отвергнуты многочисленные варианты федерализации или даже раздробления Германии, а также планы отторжения Рура, Саара и Рейнской области. – Ред.)
«Ничего не видел, ничего не знал»
21 июля 1944 года – на другой день после покушения на жизнь Гитлера и попытки устроить переворот – Дёниц выступил по радио с обращением к населению Германии. «Преступное покушение с целью лишить жизни нашего любимого фюрера наполняет нам сегодня священным гневом и безграничной яростью». Он говорил о «безумной маленькой клике генералов», которые не имеют ничего общего с храброй германской армией и попытка которых совершить переворот была «гнусным предательством фюрера и немецкого народа».
«Если эти негодяи и наймиты наших врагов, которым они служат с беспринципной подлой и фальшивой расчетливостью – на деле же их тупость безгранична – верят, что, устранив фюрера, они смогут избавить нас от нашей тяжелой, но неизбежной и предначертанной судьбой борьбы, то они не видят в своей трусливой и слепой ограниченности, что их преступный акт вверг бы нас в ужасный хаос и передал бы нас безоружными в руки врагов…» В этом выступлении в большей степени чем во всех других его многочисленных речах того периода, отразились сущность его политической идеологии, его переживания и опасения. Но в нет ничего, что говорило бы о человеке, осознавшем, что война проиграна, и серьезно ищущем какого-то выхода.
Об уничтожении и порабощении других наций гитлеровским государством Дёниц, по его утверждению, в тот период ничего не знал. Безусловно, ему было известно о существовании концентрационных лагерей – заключенные использовались как рабочая сила в военно-морских доках, но он всегда говорил, что узнал о совершенных преступлениях лишь после окончания войны (почти все нацистские военные преступники, включая Геринга, избрали для себя такую форму защиты. –Ред.). «То, что я узнал в 1945 году, после капитуляции, и в 1946 году о бесчеловечной стороне национал-социалистической системы, произвело на меня глубокое впечатление. Я со всей ясностью увидел зловещую сторону этой системы, и мое отношение к тому государству, которое создала эта система, изменилось…» — пишет Дёниц в своих мемуарах. Возможно, если бы он узнал об этом намного раньше, война закончилась бы быстрее, — но Дёниц был отъявленным антисемитом (в первую очередь антикоммунистом, как это видно из настоящего интервью, через 30 лет после разгрома того «антибольшевистского похода», в котором он участвовал. – Ред.).
«Гитлер уединился в своем бункере в Берлине, — продолжает Дёниц. – О каком-то последовательном руководстве говорить больше не приходилось. Это положение вызывало у меня тревогу. Нмецкий восточный фронт под натиском русских откатился так далеко на запад, что в скором времени солдаты этого фронта и гражданское население, которое продолжало двигаться в западном направлении, могли лишь бегством спастись в те районы Германии, которые уже были оккупированы – или должны были быть оккупированы англо-американскими войсками. Существовала возможность путем капитуляции немецких вооруженных сил прекратить войну. Этой капитуляцией должен был, однако, руководить кто-то один. Если бы, например, один военачальник капитулировал, а другой в этом же районе счел, что должен продолжать военные действия, возник бы хаос.
В апреле 1945 года ставка Верховного главнокомандования Вооруженных сил Германии находилась в Рейнсберге, а я со своим штабом обосновался в Плёне (Гольштиния), — продолжает Дёниц. – Приказы Гитлера передавались по радио из Берлина. Но из изолированного бункера в Берлине осуществлять руководство было невозможно. Эта ситуация вселяла в меня тревогу за ближайшее будущее Германии. Затем, внезапно, 30 апреля я получил радиограмму из бункера фюрера, известившую о том, что Гитлер назначил меня своим преемником и что я уполномочен немедленно принимать любые меры, которых потребует создавшееся положение».
На первый взгляд это был поразительный выбор, и больше всех удивился ему сам Дёниц. Возможно, это было задумано как вознаграждение за неизменную лояльность – или как последняя пощечина сухопутной армии, которую Гитлер считал виновной в проигрыше войны. Но, пожалуй, это решение не было таким уж нелогичным, как может показаться. Другие возможные кандидатуры постепенно отпадали сами собой: два очевидных преемника – Геринг и Гиммлер – были объявлены изменниками (Геринг прислал Гитлеру письмо с уведомлением, что собирается взять власть в свои руки; Гиммлер попытался установить контакт с англо-американским командованием; обоих было приказано арестовать. – Ред.); Геббельс был неприемлем для вооруженных сил, Борман все еще оставался в тени. А репутация Дёница не была подпорчена ни сплетнями, ни неудачами и провалами. Он был одним из немногих оставшихся в «третьем рейхе» военачальников, от которого можно было ожидать, что он будет без колебаний продолжать войну Гитлера до «горького конца». «В то время как Гитлер, назначая Дёница, видел в нем продолжателя войны любой ценой, часть военных и промышленных кругов полагала, что Дёниц сможет найти пути для установления контактов с западными державами, будучи менее одиозной фигурой, чем кто-нибудь из деятелей нацистского режима. Характерно, что сам Дёниц, например, в беседе с американскими и английскими представителями в Союзной контрольной комиссии, которые нанесли ему официальный визит, заверил их, что Германия придерживается «западной ореинтации» и «необходима для Запада». – Ред.)
Он всегда был преданным Гитлеру человеком, но особенно эта преданность стала заметной в последние 18 месяцев войны. В своем новогоднем обращении к военно-морским силам в канун 1944 года он заявил: «Фюрер указывает нам путь и цель. Всецело преданные ему, мы идем за ним к великому будущему Германии».
В марте того же года, выступая по радио перед своими соотечественниками, он вопрошал: «Немцы и немки, что стало бы с нашей страной ныне, если бы фюрер не объединил нас под лозунгами национал-социализма? Расколотые на группы, одолеваемые растекающимся ядом еврейства и неспособные оградить себя от него, потому что нас не защищала бы наша нынешняя бескомпромиссная идеология, мы уже давно бы рухнули под бременем нынешней войны и отдали себя в руки врагов, которые безжалостно уничтожили бы нас».
Даже после войны, даже после Нюрнбергского процесса, его восхищение Гитлером не ослабло. Он сравнивал его с Наполеоном, которого, дескать, тоже в день смерти клеймили как преступника, но репутация которого позднее была восстановлена историками. Лишь много лет спустя Дёниц сделал одно единственное критическое замечание в адрес Гитлера. В своих мемуарах он написал: «Я слишком поздно распознал жестокую сторону его натуры».
«А если удастся втянуть Запад в войну против России….»
Когда Дёниц получил радиограмму из Берлина о своем назначении преемником Гитлера, он не знал, что Гитлера уже не было в живых. Дёниц направил ответ: «Мой фюрер! Моя верность вам остается непоколебимой. Я приму все меры, чтобы облегчить ваше положение в Берлине. Если же судьба вынудит меня править Германской империей в качестве назначенного вами преемника, я буду продолжать эту войну до конца, достойного неповторимой героической борьбы германского народа».
На следующий день, в десять часов вечера, Дёниц, получивший уже сообщение о смерти Гитлера, но не знавший ее обстоятельств, выступил по радио с обращением к населению Германии. Он подтвердил сообщение диктора, что «Адольф Гитлер, сражаясь до последнего вздоха против большевизма, погиб за Германию сегодня во второй половине дня в своей оперативной штаб-квартире, рейхсканцелярии». Он продолжал: «Фюрер назначил меня своим преемником. Полностью сознавая свою ответственность, я поэтому беру на себя в этот роковой час руководство немецким народом. Моя первая задача состоит в том, чтобы спасти немецких мужчин и женщин от уничтожения наступающими войсками большевистского противника. Лишь ради достижения этой единственной цели вооруженная борьба будет продолжена. До тех пор, пока англичане и американцы будут препятствовать выполнению этой задачи, мы должны продолжать сражаться и защищать себя также и от них».
Союзники приняли эти слова Дёница за чистую монету и усмотрели в его последующих усилиях заключить сепаратный мир только с западными державами лишь попытку подорвать антигитлеровскую коалицию и, возможно, втянуть западные державы в войну против России.
«Я прежде всего, — утвержадет он, — предпринял попытку договориться о прекращении огня между немецкими войсками в северо-западной Германии и английскими армиями под командованием фельдмаршала Монтгомери. 2 мая я послал адмирала фон Фридебурга в штаб английских войск с предложением о частичной капитуляции. На следующий день Монтгомери согласился на частичную капитуляцию, но потребовал также капитуляции германских сил в Голландии и Дании. Я немедленно согласился с его требованием о включении Голландии и Дании в район капитуляции.
Это было началом прекращения военных действий против Запада. В качестве логического последующего шага я приказал начиная с 4 мая немедленно прекратить подводную войну на всех театрах военных действий. После того как Англия приняла мое предложение о капитуляции, это решение соответствовало моим намерениям закончить по возможности скорее войну с Западом.
«И сохранить ядро гитлеровских армий»
Сразу же после того, как адмирал фон Фридебург подписал акт о частичной капитуляции с фельдмаршалом Монтгомери, я направил его к генералу Эйзенхауэру в Реймс с аналогичной просьбой – предложить частичную капитуляцию американцам. Однако у Эйзенхауэра были на этот счет другие взгляды. Я этого опасался. Он категорически отверг мое предложение. Он настаивал на полной капитуляции, включая одновременную капитуляцию перед Россией, как на единственном возможном решении. Он подчеркнул, что войска должны оставаться там, где они находятся сейчас, сложить оружие и сдаться в плен.
Я решил направить к Эйзенхауэру в качестве своего второго парламентера генерала Йодля. Ему были даны четкие письменные инструкции, которые гласили: «Попытайтесь снова объяснить, почему мы хотим сепаратного мира с американскими вооруженными силами. Если вас, также как Фридебурга, постигнет неудача, тогда предложите следующую процедуру для полной капитуляции. Должны быть установлены два срока. К первому сроку должны прекратиться военные действия, но немецкие войска еще сохранят свободу передвижения. Ко второму сроку будет запрещена и свобода передвижения. Постарайтесь достичь соглашения, в соответствии с которым между двумя этими сроками было бы оставлено как можно больше времени, а отдельным немецким солдатам было бы разрешено пересекать американскую линию фронта».
Эйзенхауэр вновь отклонил предложение Дёница. Затем, очевидно, под влиянием своего начальника штаба генерала Беделл Смита и уверений генерала Йодля, что ввиду неисправностей линий связи и коммуникаций быстро оповестить войска о капитуляции невозможно, Эйзенхауэр изменил свое решение и согласился на установление 48-часовой «паузы» с момента подписания протокола о капитуляции до момента ее вступления в силу.
«В час ночи я телеграфировал Йодлю, что он уполномочен подписать от моего имени документ о капитуляции в соответствии с условиями Эйзенхауэра, — продолжает Дёниц. – Йодль подписал документ в 2 часа 41 минуту 7 мая в Реймсе. (Капитуляция в Реймсе не была капитуляцией перед всеми союзниками, не означала прекращения войны. – Ред.) Акт о безоговорочной капитуляции был подписан 8 мая (по московскому времени в 0 часов 43 минуты 9 мая. –Ред.) в штабе представителя Советского Верховного Главнокомандования маршала Г. Жукова в Карлсхорсте.
В полночь 8 мая командование вооруженных сил Германии издало последнее коммюнике. «Начиная с полуночи на всех фронтах вступило в силу прекращение огня. По приказу адмирала Дёница вооруженные силы прекратили безнадежную борьбу».
Но пройдет еще целая неделя, прежде чем Дёниц прикажет убрать портреты Гитлера в тех местах, где они могут обратить на себя внимание.
Гросс-адмирал Дёниц был арестован 23 мая 1945 года на борту немецкого парохода «Патрия». На Нюрнбергском процессе ему были предъявлены обвинения в заговоре по подготовке агрессии, в ведении агрессивных войн и совершении военных преступлений. Выдвигалось, в частности, обвинение в том, что он не предпринимал усилий к спасении. Экипажей торпедированных судов, отдав вместо этого приказ стрелять в пытавшихся спастись, и что он несет ответственность за гибель сотен пассажиров торговых судов.
Наиболее известные из предъявленных ему в этой связи обвинений относятся к потоплению в сентябре 1942 года английского лайнера «Лакония», на борту которого находилось 1800 итальянских военнопленных. Немецкая подводная лодка, пытавшаяся спасти тонущих людей, сама была атакована американским самолетом. Дёниц отреагировал на это изданием так называемого «приказа «Лакония», запрещавшего командирам подводных лодок в дальнейшем предпринимать какие-либо попытки к спасению экипажей и пассажиров потопленных судов. В приказе говорилось, что «спасение противоречит самым элементарным целям войны по уничтожению вражеских судов и их экипажей».
Дёниц относился к судебному процессу в Нюрнберге с нескрываемым призрением. Он считал, что ни одно из предъявленных ему трибуналом обвинений не имеет к нему никакого отношения – это все «американская шутка». Нюрнбергский трибунал не забывал, однако, о том, что Гитлер назначил именно Дёница своим преемником, и о том, что Дёниц продолжал войну. Одного этого было достаточно для его осуждения. Трибунал признал Дёница виновным в ведении агрессивных войн и в военных преступлениях. Он был приговорен к десяти годам тюремного заключения.
Барри ПРИ
«ОБСЕРВЕР», ЛОНДОН.
За рубежом №30 1975г.