Летом 1939 года, когда война еще не была неизбежной, особое значение приобретало заключение предложенного Советским правительством прочного союза между СССР, Францией и Англией для оказания отпора нацистской Германии. Однако западные державы готовили предательство. Умышленно затягивая переговоры с СССР, они за его спиной вели секретные переговоры с «третьим рейхом», в ходе которых откровенно натравливали его на Страну Советов. О драматических событиях «последних недель мира» рассказывается в публикуемых отрывках из книги американского историка Уильяма Л. Ширера.
18 марта 1939 года, через три дня после оккупации немцами Чехословакии, народный комиссар иностранных дел СССР М. Литвинов предложил срочно созвать в Бухаресте конференцию шести государств — Франции, Великобритании, Польши, Советского Союза, Румынии и Турции с целью создания «мирного фронта», чтобы остановить Гитлера (Советское правительство уже выдвигало аналогичное предложение год назад, сразу же после «аншлюса» — «присоединения» Австрии к Германии). Предложение, однако, встретило холодный прием в Париже и Лондоне. Министр иностранных дел Франции Жорж Боннэ даже не упоминает о нем в своих объемистых мемуарах, и нет никаких сведений о том, предпринимал ли он вообще какие-либо шаги в связи с этим предложением. Английский премьер-министр Невиль Чемберлен счел идею «преждевременной». Его правительство, заявил он в палате общин 23 марта 1939 года, «не хочет создавать в Европе противостоящие друг другу блоки». Чемберлен по-прежнему относился к Советскому Союзу с глубокой неприязнью. Писатель Филинг в своей книге «Жизнь Невиля Чемберлена» приводит следующее высказывание английского премьер-министра в личном письме от 26 марта 1939 года: «Я должен признаться в глубочайшем недоверии к России, я ни капли не верю в ее способность вести успешные наступательные действия, даже если бы она захотела. И я не доверяю ее мотивам».
Таким образом, отказавшись положительно ответить на советское предложение о немедленном созыве конференции с целью создания антигитлеровской коалиции, Великобритания и Франция сознательно отвергли возможность совместных действий с Советским Союзом. Но даже Боннэ понимал, что без военной помощи Советского Союза Польшу защитить нельзя (после оккупации гитлеровцами Мемеля (Клайпеды) Польша оказалась окруженной с севера, запада и юга; угроза агрессии против нее со стороны фашистской Германии нарастала. — Ред.). Он попросил премьер-министра Даладье созвать заседание Совета обороны.
Пасхальные праздники принесли новые тревожные сообщения, усилившие треволнения в Париже. 7 апреля 1939 года итальянские войска вторглись в Албанию. Чрезвычайное заседание Совета состоялось в воскресенье 9 апреля.
Основное внимание на нем было уделено Италии. Но Боннэ главным образом интересовала позиция Советского Союза. Он указал, что Польша отказывается вести переговоры с русскими, и поэтому предложил начать прямые переговоры с Москвой по дипломатическим каналам. Французскому военному атташе в Москве было поручено обсудить с наркомом обороны маршалом К. Е. Ворошиловым военные аспекты проблемы. Предложение было нереальным, поскольку русские еще ранее разъяснили свою точку зрения: серьезные военные переговоры между Советским Союзом и Францией могут вестись только на уровне генеральных штабов.
Совершенно очевидно, что в этот критический момент, когда гитлеровская Германия явно готовилась напасть на Польшу, а Италия предприняла вторжение на Балканы, французское и английское правительства не имели серьезных намерений вступать с СССР в военный союз против Гитлера.
В Париже и Лондоне не спешили…
Но Советскому Союзу нужны были гарантии, что западные страны на этот раз действительно сдержат свое слово и конкретно заявят, какую военную помощь они окажут, чтобы выполнить свои обязательства. После мюнхенской сделки с Гитлером в 1938 году (когда Англия, Франция и действовавшие за кулисами США фактически отдали Чехословакию на растерзание фашистской Германии. — Ред.) Кремль с большим подозрением относился к политике западных держав. Советское правительство опасалось, что Даладье и Чемберлен больше заинтересованы в том, чтобы подтолкнуть Германию к войне с Советским Союзом, чем в создании трехстороннего союза для сдерживания Германии.
15 апреля Великобритания и Франция выступили со своими вариантами. Англичане ограничились предложением, чтобы Советский Союз выступил с декларацией о готовности оказать помощь Польше и Румынии (предусматривая одностороннее обязательство СССР фактически по сигналу из Лондона ввязаться в войну против гитлеровского «рейха» без права требовать помощи у западных держав, это предложение приобретало провокационный характер и никак не отвечало задаче эффективного объединения усилий трех держав для предотвращения агрессии. — Ред.). Французы пошли чуть дальше. Они предложили, чтобы три державы договорились обменяться обязательствами о взаимной поддержке в случае, если одна из них будет втянута в войну с Германией (в результате оказания помощи Польше или Румынии. — Ред.). Через два дня 17 апреля нарком иностранных дел М. Литвинов выдвинул контрпредложение о действенном трехстороннем союзе между СССР. Англией и Францией — не о каком-то туманном, как предусматривали французы, а о совершенно конкретном и далеко идущем. Предлагалось не только заключить соглашение о взаимном обязательстве немедленно оказывать друг другу всяческую помощь (в случае агрессии против любого из трех государств. — Ред.), но и подкрепить его военной конвенцией, определявшей, что именно будут делать соответствующие армии, военно-воздушные и военно-морские силы. Участники союза должны были также гарантировать всяческую помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями, в случае агрессии против них. Переговоры по военным вопросам должны были начаться одновременно с политическими.
Французский посол в Берлине Кулондр настаивал на принятии советского предложения. Черчилль, разделявший это мнение, заявил Чемберлену, что «без активной помощи России создать Восточный фронт против нацистской агрессии невозможно». Позднее он напишет, что такой союз был бы ударом по Германии и мог бы удержать Гитлера от развязывания войны. Но в Лондоне советское предложение вызвало испуг, а реакцией Парижа было обычное молчание. Влиятельные французские круги не желали никакого военного союза с Москвой
Во второй половине апреля переговоры с Советским Союзом вновь застопорились. 22 апреля французский кабинет нехотя согласился взять советские предложения за основу переговоров. Но убедить англичан не удалось. Чемберлен и министр иностранных дел Галифакс настаивали, чтобы Москва сперва дала односторонние гарантии Польше и Румынии, и только после этого были готовы «изучить» вопрос о соглашении с Советским Союзом. 22 мая Италия и Германия заключили так называемый «Стальной пакт». Это был открытый военный союз: участники пакта обязались в случае «военных осложнений» помогать друг другу всеми своими вооруженными силами на суше, на море и в воздухе.
23 мая Гитлер собрал своих военачальников и сообщил им, что «наступило время сжечь корабли», что следует напасть на Польшу «при первом удобном случае», что «Данциг — это уже не проблема для обсуждения», а «вопрос расширения нашего жизненного пространства на Востоке», и что «будет война».
Мне как невоенному журналисту казалось странным, что поляки упорно отказывались понять свое катастрофическое военное положение и необходимость военной помощи со стороны Советского Союза. 2 апреля в Варшаве я сделал следующую запись в своем дневнике: «В воскресенье присутствовал на авиационном параде… Как сможет Польша воевать против Германии с подобными военно-воздушными силами?» Я встречался и беседовал с доброй дюжиной поляков — дипломатов, военных, старых легионеров Пилсудского, — и все они не могли заставить себя понять, что Польша должна сделать выбор и что если Россия объединится с Англией и Францией, Польша будет спасена.
Наступил июнь, а переговоры с Россией все еще не начались. 1 июня министр общественных работ Монзи записал в своем дневнике: «Англо-французские переговоры с Советским Союзом оказались в тупике. Фактически эта идея мертва, но не будет погребена, чтобы поддерживать впечатление, будто она еще живет». В данном случае желание, пожалуй, опережало действительность, но это высказывание верно отражало настроения ряда министров — членов французского кабинета. Даладье и Боннэ понимали, что англичане тянут время.
Правда, 27 мая под шквалом критики в палате общин премьер-министр наконец сделал указание английскому послу в Москве дать согласие на обсуждение договора о взаимной помощи, военной конвенции и предоставлении гарантий тем странам, которым угрожает Гитлер. Этот шаг, как докладывал Берлину германский посол в Лондоне Дирксен, был предпринят «чрезвычайно неохотно».
Русские настаивали, чтобы английская сторона с целью ускорения переговоров направила в Москву министра иностранных дел. Но лорд Галифакс отказался от поездки. «Было действительно невозможно выбраться отсюда», — заявил он советскому послу. Антони Иден, вышедший ранее из правительства, был готов поехать вместо Галифакса. Но Чемберлена это не устраивало. Вместо министра он решил послать Уильяма Стрэнга, бывшего сотрудника английского посольства в Москве, антисоветски настроенного, малоизвестного как за рубежом, так и в самой Англии. Направление столь второстепенного чиновника, по мнению Черчилля, было равнозначным «демонстративному оскорблению». Русские придерживались такого же мнения. Для них это было новым доказательством того, что Чемберлен не очень-то стремился приступить к деловым переговорам об эффективном союзе против Гитлера.
31 мая в своем первом публичном выступлении после назначения на пост наркоминдела СССР В. М. Молотов подверг резкой критике Англию и Францию за их нерешительность. Если они действительно хотят заключить договор с Советским Союзом о сдерживании агрессии, сказал он, то должны перейти к делу и согласиться с тремя основными положениями: заключить трехсторонний договор о взаимной помощи: предоставить гарантии государствам Центральной и Восточной Европы, в том числе всем европейским государствам, граничащим с Советским Союзом; заключить конкретное военное соглашение о размерах и форме немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу и небольшим государствам, которым грозит агрессия.
Согласно секретным инструкциям…
20 июля англичане дали согласие начать переговоры по военным вопросам (о неискренности британского правительства в отношении Советского Союза свидетельствует секретная инструкция, подготовленная для английской делегации на переговорах. В ней, в частности, говорилось: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки… Поэтому следует свести военное соглашение к самым общим формулировкам…» — Ред.).
24 июля французский и английский послы были приняты В. М. Молотовым, который заявил, что, поскольку основные положения договора о взаимной помощи согласованы, сейчас можно приступить к выработке военного соглашения, которое изложит обязательства сторон. Советский Союз, добавил он, готов незамедлительно начать такие переговоры.
Франция тоже была готова. Даладье уже назначил генерала Думенка главой французской делегации (миссии) и поручил ему приготовиться к срочному отъезду в Москву. Но англичане вновь начали волокиту. Чемберлен более чем сдержанно относился к самой идее переговоров на уровне генеральных штабов и только 31 июля объявил о своем согласии в палате общин.
Скептическую позицию занимал и английский представитель на переговорах У. Стрэнг, который с 14 июня находился в Москве. «Это действительно беспрецедентно, — сообщил он 20 июля в министерство иностранных дел, — что от нас ждут обсуждения военных секретов с Советским правительством до того, как мы будем уверены, что русские станут нашими союзниками».
Состав английской военной миссии, утвержденный Чемберленом, вызвал удивление как в Англии, так и за границей. Главой делегации назначили военно-морского офицера, престарелого адмирала сэра Реджинальда Эйлмера Рэнферли Планкетт-Ерн-Ерл-Дракса, который раньше командовал военно-морской базой в Портсмуте. По словам одного молодого армейского капитана, входившего в состав французской делегации, он казался человеком грубоватым, прямым, старым морским волком, который — и это вскоре стало очевидным — был абсолютно неспособен вести на высоком уровне переговоры с русскими, казавшимися ему пришельцами с другой планеты. Военно-воздушные силы представлял генерал авиации Чарлз Вернет, бывший отличным летчиком, но ничего не понимавший ни в вопросах большой стратегии, ни в дипломатии. Армию представлял генерал-майор Т. Хейвуд.
Германский посол в Лондоне Дирксен в своей депеше в Берлин от 1 августа, характеризуя английскую делегацию, в первую очередь подчеркнул скептическое отношение Лондона к исходу трехсторонних переговоров в Москве.
«Об этом свидетельствует, — писал он, — состав английской военной миссии: адмирал… практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал точно такой же простой строевой офицер; генерал авиации — выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет задачей установить боеспособность Красной Армии, чем заключать оперативные соглашения…»
И действительно, английское правительство смотрело на переговоры столь скептически, что забыло дать адмиралу Драксу письменные полномочия на ведение переговоров — недосмотр (если это не было чем-то другим), который вызвал недоумение у маршала Ворошилова на первой встрече трех делегаций.
Но если адмирал Дракс не имел письменных полномочий, то у него были секретные инструкции, которые предписывали, как действовать на встречах делегаций в Москве: «вести переговоры очень медленно, следя за ходом политических переговоров», пока не будет заключено политическое соглашение. Разъяснялось, что конфиденциальную военную информацию сообщать русским нельзя, пока не будет подписан политический договор. Секретные английские и французские документы со всей очевидностью свидетельствуют о том, что правительство Чемберлена было твердо намерено затянуть изложение военных обязательств каждой страны, особенно своей собственной, в предполагаемом трехстороннем договоре о взаимной помощи.
Копия английских инструкций адмиралу Драксу была передана французам 31 июля. Согласно военному историку Андре Вофру, бывшему в то время капитаном и членом французской делегации, эти инструкции «рекомендовали действовать с величайшей осторожностью, не сообщать никакую важную информацию, а переговоры вести как можно медленнее, чтобы выиграть время». Письмо генерала авиации Вернета из Москвы начальнику штаба королевских военно-воздушных сил не оставляет сомнений, что члены английской делегации не имели насчет этих директивных указаний никаких сомнений. «Как я понимаю, — писал Вернет, — политика правительства состоит в том, чтобы переговоры длились как можно дольше…»
Инструкции, переданные генералу Думенку 27 июля начальником французского генштаба генералом Гамеленом, были, как сразу же увидел проницательный капитан Бофр, «туманными по существу и резко негативными по самым важным пунктам».
К тому же ни в Париже, ни в Лондоне явно не спешили с отправкой делегаций, хотя наступил уже август. Самолет мог бы доставить английскую и французскую военные миссии в Москву за один день. Но было решено, что они вместе отбудут из Лондона на тихоходном пассажирско-грузовом пароходе «Сити оф Эксетер». Его скорость не превышала 13 узлов в час.
5 августа «Сити оф Эксетер» вышел из Тилбери с 26 офицерами английской и французской миссий на борту и направился через Балтийское море в Ленинград.
Лишь 11 августа военные делегации наконец-то прибыли в Москву и на следующий день встретились с советской делегацией, которую возглавлял нарком обороны маршал К. Е. Ворошилов.
Тактика Запада: не договор, а разговоры о договоре
Переговоры в Москве начались неудачно с самого первого дня, когда маршал Ворошилов выразил протест по поводу отсутствия у адмирала Дракса письменных полномочий, после того как он сам и генерал Думенк (мандат которого был подписан Даладье) предъявили свои.
С точки зрения русских, уже сам этот факт внушал сомнение в серьезности подхода англичан к переговорам. Их доверие к западным союзникам не окрепло и в ходе второго и третьего заседаний военных миссий, когда советская сторона попросила сообщить сведения о вооруженных силах Франции и Англии и их планах действий, а генерал Думенк и адмирал Дракс, скрупулезно следуя полученным инструкциям, стремились свести информацию, которая к тому же была местами далека от правды, до минимума.
«Мягко говоря, — прокомментировал капитан Бофр сообщение генерала Думенка о силах, которые Франция бросит против Германии, если та нападет на Польшу, — это сообщение несколько преувеличивало подлинное положение вещей». В частности, французский генерал заявил, что линия Мажино сейчас продолжена «от границы со Швейцарией до моря», тогда как любому журналисту было известно, что протяженность ее вдвое меньше и французская армия имеет длинную незащищенную границу с Бельгией. Даже французы, знавшие фактическое положение, удивились размерам английской армии, которую, по словам генерала Хейвуда, Великобритания выставит для боевых действий: 16 дивизий «в начальной стадии» войны и еще 16 дивизий позднее. По подсчетам Бофра, это было «в три или четыре раза» больше, чем англичане обещали французам в ходе недавних переговоров на уровне генеральных штабов. Но сбить с толку Ворошилова было не так-то просто. «Сколько дивизий вы будете иметь, если война вспыхнет в ближайшее время?» — спросил он, заставив английского генерала, мужественно пытавшегося уклониться от ответа, в конце концов признаться, что в данное время Англия располагает всего «пятью регулярными дивизиями и одной механизированной». Бофр писал, что в тот момент он почувствовал, что «советская делегация поняла лучше, чем раньше, всю глубину слабости Британской империи».
На протяжении двух заседаний, состоявшихся 13 августа, «грозный Ворошилов», как называет его не без оттенка симпатии капитан Бофр, задавал французским и английским делегатам пытливые вопросы, от ответов на большинство которых правительственные инструкции предписывали тем по возможности уклоняться. Какие силы, спросил Ворошилов, Польша выставит против Германии и каков ее план обороны? Думенк ответил, что он этого не знает. Туманный ответ был дан и на вопрос об обороне Бельгии.
В самом конце вечернего заседания 13 августа Ворошилов поднял вопрос: как генеральные штабы Франции и Англии представляют себе участие Советского Союза в войне против агрессора, если он нападет на Польшу и Румынию, поскольку Советский Союз, не имея общей границы с Германией, должен будет вести боевые действия на территории соседних государств. Он попросил дать ответ на следующем заседании.
Это был ключевой вопрос, и то, что русские поставили его, а западные союзники попытались уклониться от ответа, привело на заседании 14 августа к кризису переговоров и последующим событиям.
Кульминация кризиса
В начале заседания адмирал Дракс и генерал Думенк пытались уклониться от прямого ответа. Дракс выразил личное мнение: Польша и Румыния попросят о помощи, как только их войска будут отброшены от границы: если же они не обратятся за помощью и позволят оккупировать себя, то просто станут германскими провинциями. По мнению Бофра, заявление Дракса произвело на советскую делегацию наихудшее впечатление. Бофр пишет, что английский адмирал еще неделю назад на борту парохода в ходе дискуссий высказывал намерение использовать такую аргументацию, причем французы «заклинали» его не делать этого.
Адмирал Дракс, осознав, что допустил оплошность, попросил прервать заседание. Ворошилов, однако, отклонил эту просьбу. Встав из-за стола, он в последний раз повторил свой вопрос, сформулировав его с предельной конкретностью: будет ли советским войскам разрешено пройти к границам Восточной Пруссии через территорию Польши в районе Виленского коридора? Будет ли советским войскам разрешен проход через Галицию, чтобы вступить в соприкосновение с войсками противника? Будет ли советским войскам разрешено пройти через территорию Румынии в случае агрессии Германии против этой страны?
«Мы просим дать ясный ответ на эти вопросы, — добавил он. — На мой взгляд, без точного, недвусмысленного ответа бесполезно продолжать эти военные переговоры».
В итоге Дракс и Думенк вынуждены были признать, что они не могут дать конкретного ответа. В конце заседания 14 августа Ворошилов зачитал заявление, саркастичное и жесткое: «Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии.
Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР… заранее обречено на неуспех…»
«Ответственность падает на английскую и французскую стороны»
«Советский ответ был совершенно ясным, — писал в своих мемуарах Бофр. — И, к сожалению, для нас его логичность была неопровержима…» Уведомленные о возникшем кризисе, английский и французский послы в Москве быстро провели совещание, а затем направили телеграммы в свои столицы.
«Французский посол и я… пришли к единому мнению, — телеграфировал английский посол Уильям Сиде, — что русские подняли сейчас кардинальный вопрос, от решения которого зависит успех или провал военных переговоров…»
Сиде, а также французский посол и генерал Думенк, направившие аналогичные телеграммы в Париж, просили оказать нажим на польское правительство, чтобы оно немедленно дало согласие, и подчеркнули «чрезвычайную срочность» получения немедленного ответа.
Положение на переговорах в Москве в ночь на 17 августа, по оценке Бофра, стало критическим: «Мы были на грани их срыва… и все еще не получили ответа на наши телеграммы по главному вопросу, поставленному Ворошиловым».
Было решено созвать следующее заседание через четыре дня — 21 августа.
Генерал Думенк искренне верил, что русские по-прежнему хотят заключить военное соглашение. Такого же мнения придерживался и генерал авиации Бернет. В донесении своему начальнику штаба из Москвы 16 августа он написал: «Мы считаем, что Россия хочет заключить соглашение с Англией и Францией, но русские опасаются, что они не могут позволить себе ждать, пока Германия завоюет Польшу, и затем вести оборонительные бои на своей собственной территории…»
Сразу же после заседания 17 августа Думенк отправил срочную телеграмму в Париж:
«Заседание 21 августа назначено лишь потому, чтобы не создать впечатления за границей, что переговоры прерваны… СССР хочет заключить военный пакт… Советский Союз не хочет получать от нас клочок бумаги без конкретных обязательств. Маршал Ворошилов заявил, что все проблемы… будут урегулированы без труда, как только будет решен вопрос, который он называет «кардинальным». Сейчас необходимо дать мне полномочия ответить «да» на этот вопрос».
Хотя министр иностранных дел Боннэ в Париже, как это видно из его переписки и мемуаров, полагал, что французский военный атташе в Варшаве Мус делает все возможное, чтобы убедить польский генеральный штаб принять — более того, приветствовать — советскую помощь, позднее станет известным, что генерал Мус делал это неохотно и не результативно. (Генерал Гамелен, судя по его переписке и другим документам, не предпринял ничего, чтобы повлиять на генерала Муса или на польский генштаб, хотя вопрос был жизненно важен для французской армии.) Когда капитан Бофр прибыл вечером 18 августа в Варшаву из Советского Союза и объяснил тупик, в который зашли военные переговоры в Москве, он не встретил сочувствия со стороны генерала Муса. Военный атташе в категорической форме заявил ему, что шансов на принятие Польшей советской помощи нет, и добавил, что сам он также сомневается в «добросовестности» Советского Союза.
В этот роковой момент у англичан и французов оставался козырь в делах с поляками: заявить им, что, если они не пересмотрят свое решение и не согласятся принять помощь русских, англо-французские обязательства о помощи будут аннулированы.
Но так далеко ни Чемберлен и Галифакс в Лондоне, ни Даладье и Боннэ в Париже заходить не собирались.
21 августа после четырехдневного перерыва участники военных переговоров в Москве встретились на очередном заседании. Оно открылось трагикомической сценкой — адмирал Дракс с гордостью предъявил свои письменные полномочия, не подозревая, что они поступили слишком поздно. Поскольку выяснилось, что ни он, ни генерал Думенк так и не получили от своих правительств ответы на поставленный русскими вопрос о проходе Красной Армии через территорию Польши и Румынии, Ворошилов предложил отложить встречи на неопределенное время или по крайней мере до получения требуемого ответа.
Ворошилов огласил письменное заявление советской стороны: «Намерением советской военной миссии было и остается — договориться с английской и французской военными миссиями о практической организации военного сотрудничества вооруженных сил трех договаривающихся стран… СССР, не имеющий общей границы с Германией, может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии лишь при условии пропуска его войск через польскую и румынскую территорию, ибо не существует других путей для того, чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора».
При этом он напомнил, что английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы сражаться с немцами, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции.
«Советская военная миссия, — заявил далее Ворошилов, — не представляет себе, как могли правительства и генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии… Есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР… Ответственность… естественно падает на французскую и английскую стороны».
Таким образом, мяч был возвращен на половину корта западных союзников. Без всякого сомнения, приведенные Советским Союзом аргументы были логичны…
За рубежом, 1986 г.