В последние несколько месяцев мы наблюдали принципиальные изменения во взглядах правительства США на остальной мир, и особенно на советско-американские отношения. Если верить правительству, русские бросают вызов превосходству американских военно-морских сил в Средиземном море, испытывали терпение Америки в ее кубинской политике, устраивают проволочки на переговорах об ограничении стратегических вооружений и чинят препятствия с Берлином, пытаясь в то же время вбить клин в западный блок.
Подобные утверждения равносильны попытке смотреть на мир с устаревших и дискредитировавших себя позиций холодной войны.
Как Москва, так и Вашингтон научились учитывать, что их отношения не обязательно надо рассматривать как нечто целое и неразрывное и что их можно улаживать постепенно, шаг за шагом. В результате напряженность в Европе уменьшилась, а переговоры об ограничении стратегических вооружений наконец-то сдвинулись с места.
Аргументы, выдвигаемые против русских, знакомы всякому, кто читает газеты. Но что известно об аргументах, которые следует выдвинуть против поведения нашего правительства? Соблазнительно говорить, что такой подход является попросту любительским, но фактически дело обстоит еще хуже. Это не что иное, как возрождение тех взглядов и в значительной мере той риторики, которые были характерны для самых мрачных дней холодной войны.
Через два дня после того, как в апреле этого года начались переговоры об ограничении стратегических вооружений, мы начали устанавливать ракеты «Минитмен-3», а в июне начали оснащать их многозарядными боеголовками МИРВ.
И теперь мы можем не сомневаться в том, что гонка вооружений будет продолжаться более высокими темпами, по всей вероятности, с установкой МИРВ обеими сторонами, даже если мы в конце концов достигнем соглашения.
В то же самое время наше правительство возрождает идею «связи» — теорию о том, что американо-советские отношения в своей совокупности должны рассматриваться как «нечто целое» и что прогресс на переговорах об ограничении стратегических вооружений должен сопровождаться прогрессом в других областях наших отношений. Это печальный взгляд, подрывающий основной опыт 60-х годов: разделение проблем на мелкие участки с тем, чтобы по крайней мере что-то можно было решить.
Прекращение гонки вооружений — безусловно, самая простая задача из всех, с которыми мы сталкиваемся, особенно потому, что это в такой большой мере отвечает нашим общим интересам. Поэтому связывание проблем вместе, по всей вероятности, не только окажет слабое влияние или не окажет никакого влияния на такие проблемы, как Ближний Восток или Берлин, но, по всей вероятности, даже уменьшит шансы на то, что переговоры об ограничении стратегических вооружений дадут какие-то положительные результаты. Эти переговоры следует рассматривать не как процесс торга, при котором заинтересованность русских в заключении соглашения может быть использована для урегулирования других политических проблем.
Самое убедительное свидетельство взглядов правительства США на «теорию связи» появилось после недавних налетов на Северный Вьетнам. Были намеки на то, что эти налеты соответствуют аргументу, выдвинутому Белым домом ранее в этом году, что непредсказуемость имеет свою ценность. Но эти же налеты были истолкованы и как предостережение против заходов русских на Кубу.
Нет нужды говорить о том, что создание советской базы для обслуживания ядерных подводных лодок в западном полушарии мало чем может подорвать стратегические способности Америки. Правда, если бы русские были в состоянии при помощи базы на Кубе радикальным образом увеличить свой флот лодок ПЛО (противолодочной обороны. — Ред.), некоторые из наших подводных лодок, вооруженные ракетами «Поларис», могли бы оказаться под угрозой. Но может ли кто-нибудь принять всерьез перспективу, что русские добиваются подлинной способности нанесения первого удара?
Кроме того, мы сейчас являемся свидетелями возрождения берлинской проблемы как вопроса символического значения. Многие годы назад это, может быть, имело бы смысл, поскольку между нами и русскими почти не было договоренности по другим вопросам. Но сейчас она существует, особенно в деле переговоров об ограничении вооружений, а также в отношении необходимости сохранить стратегический статус-кво в Европе.
К сожалению, мы снова ищем символов, тогда как под рукой достаточно вопросов по существу. Эта последняя кампания тревоги по поводу Берлина началась как попытка удостовериться в том, что восточная политика канцлера Брандта не выйдет из-под контроля США.
В какой-то степени может показаться желательным связать друг с другом вопросы, имеющие прямое отношение к общим западноевропейским проблемам (а не только к проблемам Западной Германии). Однако, делая Берлин ключом, в особенности ключом к созыву общеевропейского совещания по вопросам безопасности, которое могло бы помочь законным контактам между Востоком и Западом, мы только затрудняем достижение прогресса повсюду.
Правительство также поощряет чрезмерно упрощенный взгляд на активность Советского Союза на Ближнем Востоке. К сожалению, кажется, что «случайная оговорка», допущенная д-ром Киссинджером в июле этого года насчет того, чтобы «вытеснить» русских из Египта, служит мотивировкой политики правительства.
…У нас могут быть веские основания поддерживать Израиль. Но не следует воспринимать каждый панический крик, раздающийся из Иерусалима, как фактическое изменение в соотношении военных преимуществ (в рамках которого Израиль — так же как и США в отношении Китая — считает для себя жизненно необходимым сохранять способность нанесения успешного первого удара). Не следует также видеть в каждой перемене очередное доказательство нежелания Советского Союза способствовать предотвращению войны.
Должно быть очевидно, что Советскому Союзу суждено стать великой морской державой и играть важную роль в судьбах Ближнего Востока. Однако, если мы впадем в панику перед лицом этого неизбежного хода событий, значит, мы не сможем увидеть ту ограниченную роль, которую военно-морские силы играют как фактор, влияющий на поведение третьих стран в современном многополюсном ядерном мире.
Помимо этого, мы не учитываем новых важных факторов. В XIX веке и в первой половине XX века вероятный исход конфликтов, изменение границ или экономические преимущества действительно зависели от сравнительного соотношения военной мощи. Однако в будущем роль вооруженных сил, надо полагать, станет значительно менее важной хотя бы потому, что главные действующие лица — США и Советский Союз — способны сдержать всякую серьезную угрозу со стороны противника своим интересам.
Другой, более важный недостаток воображения проявился как в риторике, так и в действиях нашего правительства за последние месяцы. Я имею в виду нашу неспособность понять, как мало мы знаем о внешнем мире и как он сейчас меняется.
Как бы глубоко мы ни были вовлечены в международные дела, мы сохранили многие качества изолированной страны, или, точнее сказать, провинциальной страны. Это явление нашло свое отражение в освещении событий и в их анализе нашими средствами информации, оно проявляется и в отсутствии интереса у большинства американцев к тому, что происходит во внешнем мире, и в попытках, которые мы делаем для того, чтобы перевести опыт других на понятный нам язык.
Роберт Хант, Вашингтон Пост
«За рубежом», 1970 год
Фото: National Archives and Records Administration (public domain/CC0)