Бродвей на Москве-реке

Под этим эффектным, хотя и довольно претенциозным заголовком нью-йоркская газета опубликовала статью своего корреспондента о драматургии США на московских сценах. В таких фактах, как заметное увеличение числа произведений современных американских писателей в репертуаре театров Москвы, как приглашение сюда американских режиссеров для совместной работы над некоторыми из этих пьес, автор видит приметы нового времени и нового мышления в советско-американских культурных связях.

На сцене московского Малого театра герои пье­сы Юджина О’Нила «Долгий день уходит в ночь» (другой вариант перевода — «Долгий день уходит в полночь».— Ред.) отчаянно пытаются разобраться во вла­деющих их душами недобрых чувствах и спасти друг друга. Это первая американская пье­са на прославленной сцене…

В небольшом театре-студии под руководством Олега Та­бакова под звуки цыганского романса «Очи черные» не­опытные новобранцы, герои  пьесы Нила Саймона «Билок- си-Блюз», открывают для се­бя, с одной стороны, товари­щество, с другой — жесто­кость…

Перед Театром имени Мая­ковского идет перепалка за место в длинной, стоящей с ночи очереди за билетами на спектакль «Кошка на раска­ленной крыше» по пьесе Тен­несси Уильямса…

Назовите это как хотите — «Американцы идут», или «Бродвей на берегах Москвы- реки». Так или иначе мос­ковские театры Сегодня чаще, чем когда-либо прежде, гово­рят «с американским акцен­том». К концу нынешнего те­атрального сезона в их ре­пертуаре насчитывалось по крайней мере 14 пьес амери­канских авторов. Это вдвое больше, чем еще два года на­зад.

Премьера пьесы «Любовь под вязами» О’Нила (состо­явшаяся недавно в Театре имени Пушкина.— Ред.) зна­менательна еще в одном отно­шении. Играют русские акте­ры в русском театре, поста­новку же пьесы осуществлял американский режиссер Марк Ламос. Вслед за ним еще по крайней мере три постанов­щика из США будут рабо­тать в Советском Союзе над современными американски­ми произведениями.

Советские люди хотят сейчас больше знать о нас,— объясняет один из них, нью-йоркский режиссер Теодор Манн, побывавший недавно в Москве, где вел переговоры. Он будет ставить спектакль в Малом театре. А Нейгл Джексон, художественный ру­ководитель принстонского «Маккартер тиэтр», по­ставит «Стеклянный зверинец» Уильямса в ленинград­ском Большом драматическом театре имени Горького. Дес Макануфф из калифорнийско­го «Ла Джолла плейхауз» го­товится к работе над мюзик­лом в театре «Современник».

Тем не менее для части со­ветских театралов это аме­риканское «нашествие» не более чем интермедия, поз­воляющая четче определить свой выбор между насторо­женным отношением ко всему чужому, с одной стороны, и либерализмом — с другой. Настоящую же перестроеч­ную работу, считают они, ве­дут сейчас в театре такие драматурги, как, например, Михаил Шатров, рассказы­вающий не подлежавшие ра­нее даже упоминанию вещи, относящиеся к Сталину, к ис­тории СССР, или такие ре­жиссеры, как Олег Табаков, пересматривающий привыч­ные стереотипы. Однако и эти революционные переме­ны, наступлению которых способствуют советские дра­матурги, и «всплеск» амери­канской драмы в Москве — результат политики совет­ского лидера М. Горбачева, разорвавшей в последние три года путы, которые часто об­рекали искусство на скучную посредственность.

Лучшим из новых совет­ских пьес в этом сезоне свой­ственно то, что и в прошлом всегда составляло силу со­ветского театра: достоинства и пороки социального строя в них преломляются через жизнь обычных людей. Силь­ной, привлекательной сторо­ной американской драмы яв­ляется другое. Она лаконич­но и точно показывает чело­веческое счастье и страда­ние, не занимаясь социаль­ными обобщениями.

-Американские пьесы вторят мыслям и проблемам самого зрителя,—говорит Ви­талий Вульф, переводчик Теннесси Уильямса на рус­ский язык и автор работ, по­священных театру США.

Новая волна, которая в по­следние годы открыла путь на советскую сцену таким пьесам, как «Случай в Виши» Артура Миллера, «Кто боит­ся Вирджинии Вульф» Эдвар­да Олби, «Вторая глава» Ни­ла Саймона, способствовала расширению тематики и сти­ля театральных постановок. «Долгий день уходит в ночь», переведенный на русский язык восемь лет назад, не ставился, потому что упоми­нание о наркомании было под запретом. Поставленная на­конец в этом сезоне пьеса наряду с инсценировкой «Плахи» Ч. Айтматова под­няла эту проблему на мос­ковской сцене.

«Билокси-Блюз» раскры­вает перед советским зрите­лем сразу целый ряд тем, ко­торые обычно упоминаются тут редко или только в опре­деленном контексте. Одна из них — страх, который испы­тывают молодые современные ребята, уходящие на войну. Для страны, которая потеря­ла тысячи молодых солдат в Афганистане, здесь затронут обнаженный нерв. Очень на­глядно представлена также в пьесе проблема антисемитиз­ма. Он показан без прикрас, и тем ужаснее выглядит в своей откровенности.

-Был еще один период в истории советского театра, когда американская драма­тургия ставилась очень ши­роко,— говорит В. Вульф. Это 20-е — начало 30-х го­дов, пора самого небывалого подъема в искусстве, пора смелых исканий.

В 1926 году Камерный те­атр под руководством Алек­сандра Таирова поставил «Любовь под вязами» О’ Ни­ла. Алиса Коонен, жена Таи­рова, играла Эбби, обуревае­мую жадностью хищницу, пытающуюся завладеть и сы­ном своего старого мужа, и землей, принадлежащей им обоим. Спектакль шел четы­ре сезона. Рассказывают, что во время парижских гастро­лей труппы Таирова О’Нил посмотрел спектакль и ска­зал, что Коонен — лучшая актриса из всех, кого он ви­дел в этой роли.

С середины тридцатых го­дов американских авторов ставилось все меньше. Но и в самое тяжелое время были исключения: «Все мои сыно­вья» Артура Миллера и «Ли­сички» Лиллиан Хеллман. В 1961 году, при Хрущеве, был открыт путь таким пьесам, как «Орфей спускается в ад» Теннесси Уильямса, которая и сейчас остается в реперту­аре советских театров. Во время «оттепели» пьесы Уильямса стали первыми произведениями зарубежной драматургии, в которых главное внимание сосредото­чено на человеческих взаимо­отношениях.

Приглашенные работать в Москве Марк Ламос и Тео­дор Манн считали, что их главная задача — донести до советского зрителя истинно американский театральный сталь. Однако вскоре после приезда оба постановщика оказались захваченными врас­плох: между американской и советской манерами игры об­наружилось разительное от­личие, эмоциональное несо­ответствие.

Советский актер дает своим эмоциям на протяже­нии действия нарастать до максимума,— говорит М. Ла­мос.— Диафрагма поднима­ется, грудь вперед,— и я уже знаю заранее, что сейчас по­следует декламация.

С эмоциями они, мо­жет, перебарщивают,— при­знает Т. Манн.— Но сам факт, что чужая культура воспринимает нашу драма­тургию через свою призму, так же ценен, как наше соб­ственное, особое преломле­ние их классики. К тому же это пока лишь первое зна­комство, первые встречи друг с другом…

Трудно обойтись без сте­реотипов. В спектакле «Дол­гий день уходит в ночь» пер­сонаж по имени Джеймс Тай­рон, актер из Коннектикута, почему-то носит… ковбой­скую шляпу. Однако, по мне­нию Манна, в то же время имеют место и вполне оправ­данные, интересные интер­претации хорошо знакомых ему образов. Например, в том же спектакле мать семей­ства Мэри предстает женщи­ной гораздо более агрессив­ной и чувственной, чем при­вык ее видеть западный зри­тель.

Самое же главное,—добавляет режиссер,— состо­ит в том, что советская пуб­лика получает возможность через наши пьесы познако­миться с нами, с нашей куль­турой. Привезенная сюда драматургия дает представ­ление о нашей философии, о нашей стране, наших духов­ных проблемах.

Фелисити БАРРИНДЖЕР

«НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС».

Журнал «За рубежом» 1988год.