«Невиновны, поскольку действовали по приказу»

Полицейский батальон номер 322 должен был «обеспечивать безопасность» на оккупированных вермахтом территориях. С 1 июля 1941 года по 19 мая 1942 года он действовал в районе Минска.

Готлиб Нагель и его подручные

Батальон получал приказы из двух инстанций. При выполнении таких задач, как охрана мостов, автомобиль­ных и железных дорог, борьба с пар­тизанами, он подчинялся команду­ющему тылом, то есть армейскому командованию; наряду с этим он вы­полнял приказы командования боевых частей СС, то есть занимался «умиро­творением» населения. Иными слова­ми, солдаты батальона разыскивали и расстреливали коммунистов, «ликви­дировали» евреев.

Командовал батальоном майор поли­ции Готлиб Нагель из Вюртемберга, адъютантом у него служил обер-лейтенант полиции Йозеф Уль из Бадена. Во главе третьей роты стоял Герхард Рибель, обер-лейтенант полиции из Гессена. Командиром одного из взво­дов был лейтенант полиции Герд Хюльземан из Вестфалии.

После 1954 года Нагель, дослу­жившийся за время войны до полков­ника, жил в Штутгарте, получая пен­сию. Уль стал начальником управле­ния кадров полиции Южного Бадена. Рибель — налоговым инспектором, Хюзельман служил в полиции Зигена. Никто из них не понес наказания за то, что они творили во время войны. Долгое время юстиция их вообще не беспокоила. Лишь в конце 1958 года, в ходе проводившегося в Нюрнберге судебного расследования по делу обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Баха, возникло подозрение, что и по­лицейский батальон номер 322 заме­шан в массовых убийствах.

К 1960 году земельное управление уголовной полиции Баварии в ходе расследования допросило в качестве свидетелей около тридцати служащих батальона номер 322, в том числе На­геля, Уля и Рибеля. В итоге против Нагеля и Уля были выдвинуты обви­нения и начато следствие. Материалы следствия были выделены в особое де­ло и переданы в Штутгарт. Там в августе 1960 года прокуратура затре­бовала ордера на арест обоих обви­няемых. Они вскоре были выданы. Однако мы, сотрудники особой комис­сии при управлении уголовной поли­ции земли Баден-Вюртемберг, с согла­сия прокуратуры решили не спешить с арестом. Мы опасались, что ордер на арест Уля может быть отменен, так как на него было мало обвинительно­го материала. Но в сентябре нам уда­лось допросить еще несколько свиде­телей, которые подтвердили уже имевшиеся обвинения против Уля.

6 октября 1960 года Нагель и Уль были одновременно арестованы в Штутгарте и Фрайбурге. Советник по­лиции Уль был арестован в присутст­вии прокурора и моего начальника. Я же с двумя полицейскими отправил­ся на квартиру Нагеля, проживавшего в Штутгарте. Нагеля дома не оказалось. Нам пришлось объяснить причи­ну своего визита его жене. Фрау На­гель громко выразила нам негодова­ние по поводу того, как власти обра­щаются с весьма заслуженным офицером полиции, у которого «в свое время в подчинении было больше людей, чем в земле Баден-Вюртемберг полицейских».

Через час появился сам Нагель. Тогда ему было уже 68 лет, но выглядел он крепким. Ордер на арест прочитал спокойно. Жене, которая все это время продолжала возмущаться, он дал четкие и ясные распоряжения обо всем «необходимом». Затем мы доста­вили его в следственную тюрьму Штутгарта.

Но на следующий день он снова оказался на свободе. По непонятным для меня причинам прокуратура со­гласилась выпустить Нагеля на свобо­ду под залог в 2 тысячи марок — ви­димо, учитывая его возраст и готов­ность дать показания, хотя бывший командир батальона номер 322 прини­мал участие в массовых расстрелах.

Выпущен на свободу под залог

С нашей точки зрения, освобожде­ние Нагеля было роковой ошибкой. Это облегчило возможность сговора между свидетелями и обвиняемыми, затруднило расследование, усилило опасность сокрытия фактов. Да и по какому юридическому и моральному праву мы могли преследовать подручных командира карательной части, если само правосудие развязало пет­лю на его шее?

Последствия этой ошибки мы ощу­тили очень скоро. Мы разыскали не­мало других солдат полицейского ба­тальона, многие из которых служили в полиции. У нас был список приблизительно из ста человек, нам предсто­яло установить их адреса и допросить.

От внимания хорошо информиро­ванного полицейского аппарата не ук­рылась наша деятельность по розы­ску и вызову на допрос свидетелей. Куда бы мы ни обращались, все уже были в курсе дела. Раньше было не­мало случаев, когда свидетели относи­тельно откровенно рассказывали об ужасающих расстрелах. Видимо, поли­цейские были рады случаю наконец-то выговориться — без особых разду­мий о последствиях, которые их пока­зания могли бы иметь для них самих или для других. Теперь их поведение изменилось. Главные свидетели обви­нения явно боялись испортить свою карьеру.

Йохан Аллереддер, например, ко­торый на допросах опознал Уля и при­вел веские доказательства его вины, вдруг отказался давать дополнитель­ные показания. И объяснил причину: его бывшие сослуживцы по батальону, как и он продолжавшие работать в полиции, постоянно упрекали его в том, что он пятнает честь мундира.

Типично и поведение человека, ко­торый в свое время служил в третьей роте, а теперь, когда я решил допро­сить его, работал в полиции неболь­шого городка. Когда я приехал к не­му, он заявил, что не будет давать по­казания, ибо его начальник, старший инспектор полиции, отсоветовал делать это. Я тут же понял причины, когда узнал фамилию его начальника. Тот командовал взводом в другой роте по­лицейского батальона номер 322 и зна­чился в списках обвиняемых.

Подобный поворот событий оказы­вал на нас гнетущее воздействие. На допросах нам с трудом удавалось ус­тановить контакт с допрашиваемыми, нас поносили и тайно, и в открытую. Разве можно, говорили нам, чтобы уго­ловная полиция занималась такими делами? Это враждебное отношение заставило некоторых из нас подать рапорты с просьбой освободить от ра­боты в особой комиссии. Их замени­ли другими, но и к ним отношение ос­талось прежним.

Тем не менее следствие прояснило суть дела и выявило новых обвиняе­мых. В феврале 1961 года был арес­тован бывший капитан охранной поли­ции Рибель, командир третьей роты батальона, а в феврале 1962 года — Хюльземан, командир взвода первой роты.

На этом возможности следствия бы­ли исчерпаны, новых свидетелей ра­зыскать не удалось. Документов ни­каких не было. Но у следствия име­лись показания свидетелей, которых, по нашему мнению и убеждению про­куратуры, было достаточно для предъявления обвинения и вынесения приговора.

В мае 1962 года, когда обвинитель­ное заключение по делу Нагеля, Уля, Рибеля и Хюльземана было передано в земельный суд Штутгарта, произо­шло то, чего опасались следственные органы уголовной полиции и я. Глав­ный обвиняемый Нагель, по-прежнему находившийся на свободе и чувство­вавший себя превосходно, прислал ме­дицинское заключение о невозможно­сти явки в суд в данный момент, «а так­же, видимо, и впредь». Нагель так никогда и не был судим. Он умер 16 лет спустя, в ноябре 1978 года, в возрасте 86 лет.

Судя по выступлению в суде, про­курор смирился.

— Я думаю, невозможно пол­ностью выявить масштабы тяжко­го преступления и установить ме­ру наказания по делу, которое сей­час слушается, — сказал он в своей речи. — Сегодня нам трудно себе представить те невыносимые мучения, которые испытывали бедные жертвы. То, что пришлось пережить этим лю­дям, просто уму непостижимо. Сколь­ко слез было пролито, какой смертель­ный страх был пережит, сколько было душевных страданий каждый раз, прежде чем свершался страшный акт уничтожения и бренные останки тысяч людей обретали вечный покой в огром­ных массовых могилах на земле Рос­сии.

Кто же свершал «страшные акты уничтожения»? На выяснение этого обвинение тратило не слишком много энергии. Мягкие наказания, которых требовали прокуроры, разоблачили их высокопарные слова как пустой па­фос: Рибель виновен в соучастии в убийстве в 300 случаях, в итоге ему грозило в общей сложности пять лет тюрьмы, Хюльземан виновен в соуча­стии в убийстве в 100 случаях — три года тюрьмы, с зачетом срока предва­рительного заключения, разумеется. Уль — невиновен, следовательно, ос­вобождается из-под стражи; судебные издержки за счет государственной казны плюс материальное возмещение за необоснованное предварительное заключение.

Судебное разбирательство продол­жалось семь недель, все обвиняемые были оправданы. Главный обвиняемый Уль — за недоказанностью преступ­ления, Рибель и Хюльземан — как действовавшие по приказу. Суд при­сяжных счел, что оба не могли без опасности для собственной жизни отказаться от выполнения приказов о расстрелах сотен ни в чем не повин­ных людей.

Прокуратура Фрайбурга подала кас­сационную жалобу. В январе 1964 года федеральный суд отклонил ее. После этого решения стало ясно, что нам вряд ли удастся привлечь к уго­ловной ответственности командиров других полицейских батальонов.

На территории Советского Союза действовало больше десятка полицей­ских частей, подобных батальону но­мер 322. В ходе карательных опера­ций ими было уничтожено свыше ста тысяч человек. А итоги уголовного пре­следования виновных в ФРГ выглядят так: три с половиной года лишения свободы одному-единственному обви­няемому, командиру полицейского ба­тальона номер 11 Францу Лехталеру.

Через год после обескураживающе­го решения федерального суда наме­тилась возможность найти выход из этого, казалось бы, безвыходного по­ложения.

«Места казни не разглашать»

Весной 1965 года в Праге был най­ден журнал боевых действий полицей­ского батальона номер 322, считав­шийся ранее утерянным. Чехословац­кие власти передали журнал органам правосудия ФРГ. Учитывая характер вынесенных прежде приговоров, мы были скептически настроены в отно­шении готовности наших юристов под­вести черту под ужасным прошлым, подвергнув уголовному наказанию конкретных виновников. Однако те­перь в их руках оказался материал, явно и неопровержимо подтвержда­ющий злодеяния, которые в соответст­вии с нашими правовыми нормами просто не могли оставаться безнака­занными.

Первые записи в журнале датирова­ны 10 июня 1941 года, последние — 26 мая 1942 года. Журнал со всей ак­куратностью вел адъютант командира, все тот же Йозеф Уль. Действия каж­дой роты зафиксированы со скрупу­лезной точностью. В конце журнала правильность и полнота записей под­тверждены командиром батальона На­гелем.

Изучение этих материалов показало, что полицейский батальон номер 322, с августа 1941 года переимено­ванный в «третий батальон полицей­ского полка «Центр», «провел 234 операции по расстрелу различных групп населения». В ряде случаев речь шла о «ликвидации» групп в несколько сот человек. Согласно запи­сям в журнале, за время операций ба­тальона номер 322 в России его сол­даты и офицеры расстреляли около 11 тысяч человек, в том числе более 9 тысяч евреев — мужчин, женщин и детей.

Командование полицейских частей стремилось всячески скрыть массовые казни от чужих глаз. Как это дела­лось, видно из секретного распоряже­ния командира полицейского полка «Центр» подполковника Монтуа:

«Полицейский полк «Центр»

1а 1534

В месте расквартирования, 11 июля 1941 г.

Секретно!

1. По приказу главного командова­ния частями СС и полиции особого назначения при командующем тылом группы армий «Центр» все евреи мужского пола в возрасте от 17 до 45 лет подлежат по законам военного времени немедленному расстрелу.

Расстрелы производить в стороне от городов, деревень и дорог. Могилы сравнивать с землей, чтобы они не стали потом местом паломничества.

Запрещаю фотографировать во вре­мя казни и допускать посторонних. Места казни и захоронения трупов не разглашать.

2. Командирам батальонов и рот уделить особое внимание моральному состоянию личного состава, участву­ющего в проведении этих акций. Впе­чатления следует сглаживать с по­мощью дружеских вечеринок. Кроме того, необходимо постоянно напоми­нать солдатам, что неизбежность этих мер диктуется политической ситуаци­ей.

3. О проведенных казнях доклады­вать мне ежедневно до 20.00 в крат­кой форме.

Подпись: Монтуа, подполковник по­лиции, командир полка».

О характере действий батальона го­ворит одна из первых записей в жур­нале:

«2 июля 1941 года. Разрешается безоговорочно конфисковывать пред­меты, необходимые войскам… Опера­ции проводить силами не менее роты. Гражданские лица, имеющие при себе оружие, подлежат расстрелу. Расстре­лу подлежат также политкомиссары. Действовать следует жестко, реши­тельно и беспощадно».

Полицейскому батальону было при­казано, в частности, очистить Бело­вежскую пущу, район площадью при­близительно 80 на 100 километров. Там в течение многих поколений жи­ли преимущественно польские семьи: лесники, охотники, лесорубы, крестья­не. Пуща, где в свое время находились государственные охотничьи угодья польского правительства, по приказу рейхсмаршала Геринга должна была стать его частным охотничьим хозяйством.

«Расстреляны 45 человек. Состояние здоровья личного состава — отличное»

Вот выписки из журнала об этой операции:

«23 июля 1941 года. Батальон рас­квартирован в нескольких местах. Штаб батальона — в гостинице при охотничьем замке в Беловеже… — Ба­тальон выступает в направлении Беловежа. Прибытие всего батальона в Беловеж в 15.00. На время предстоящей операции батальон передан в подчи­нение главному командованию частя­ми СС и полиции, группенфюреру СС фон дем Баху. Видимость четкая, хо­рошая. Состояние здоровья личного состава отличное.

31 июля 1941 года. Место дисло­кации прежнее. Сегодня из района Наревка—Мала к северо-востоку от Беловежа в район Заблудув в 50 кило­метрах от Беловежа должны быть эва­куированы 12 населенных пунктов, всего 1619 человек. В операции уча­ствуют три роты. За коммунистическую деятельность расстреляны 45 че­ловек (поляков и русских), в том чис­ле одна женщина. Очень тепло, не­большая облачность. Состояние здо­ровья личного состава отличное, но отмечено несколько случаев желудоч­ных заболеваний.

1 августа 1941 года. Место дисло­кации прежнее. На основании совет­ских документов, списков и т. д. о 72 коммунистических функционерах, за­нимавших руководящие посты в Бе­ловеже и прилегающих районах, кото­рые тайно передал полковнику егер­ской службы Шерпингу один местный житель, полицейский батальон номер 322 получил телефонный приказ от группенфюрера СС фон дем Баха схва­тить указанных лиц и немедленно рас­стрелять их… Очень душно, облачно, состояние здоровья личного состава удовлетворительное.

2 августа 1941 года. Место дисло­кации прежнее. Батальон оперативно организовал и провел запланирован­ную специальную акцию в Беловеже и окрестностях. Из 72 перечисленных в списках человек (коммунистов) уда­лось схватить и расстрелять 36. Сре­ди них были 5 евреев и 6 женщин, в том числе одна еврейка. 2 арестован­ных еврея были убиты при попытке к бегству. 15 штатских пленных, ком­мунистическая деятельность которых была точно установлена, также были сегодня расстреляны. В это же время первая рота была задействована для подавления начавшейся забастовки на лесопилке Беловежа (Гродек). Не­большие осадки, состояние здоровья личного состава хорошее».

Командир третьей роты докладыва­ет о казнях 2 и 3 октября сразу же после их проведения: «Донесение об операции по ликвидации евреев 2 и 3 октября 1941 года. Рота третьего батальона полицейского полка «Центр» получила задание прибыть 2 октября 1941 года в 13.30 в распоряжение главного командования частями СС и полиции Центральной России для про­ведения операции по ликвидации ев­реев… Операция проводилась в новом гетто в Могилеве. В ходе ее были аре­стованы 2208 евреев обоего пола и на грузовиках доставлены на сборный пункт. При проведении операции не­однократно отмечалось, что евреи от страха прятались по закоулкам, так что нам с трудом удавалось выужи­вать их оттуда. Этим объясняется тог факт, что рота третьего батальона по­лицейского полка «Центр» расстреля­ла на месте 65 евреев… Казнь евреев, арестованных 2 октября 1941 года, состоялась в первой половине дня 3 октября 1941 года. Рота расстреля­ла 555 евреев обоего пола. Операция завершилась в 12.30.

Подпись: Рибель, обер-лейтенант полиции, командир роты».

До весны 1942 года не проходило ни одного дня без убийств.

Записи в журнале заканчиваются 19 мая, то есть днем, когда батальон по железной дороге был переброшен из Красного Бора в Катовице: «Пого­да стоит прекрасная, посадка органи­зована безупречно, после прощания командира батальона с кавалерийским эскадроном, остающимся здесь для прохождения дальнейшей службы, ба­тальон специальным эшелоном от­правляется в 13.15 с вокзала Крас­ный Бор под Смоленском, завершив свою мужественную службу в России. Состав отъезжающего батальона — 20 офицеров и 442 унтер-офицера и ря­довых».

В результате изучения журнала боевых действий, приложенных к не­му донесений и списков можно было начинать новый процесс по делу быв­ших служащих полицейского батальо­на, ибо вскрылись новые обстоятель­ства и факты. Центральное бюро зе­мельных управлений юстиции переда­ло материалы предварительного след­ствия в прокуратуру Дармштадта. Это входило в ее компетенцию, ибо на ее территории проживал Герхард Рибель, бывший командир третьей роты, став­ший теперь главным обвиняемым.

Началось следствие по делу еще 20 бывших служащих батальона, ко­торые на судебном процессе во Фрай­бурге выступали только как свидете­ли. Было доказано участие адъютан­та командира батальона Уля еще в четырех расстрелах.

Прокуратура Дармштадта возбуди­ла ходатайство о проведении предва­рительного судебного расследования. Оно началось в 1966 году.

Новое следствие продолжалось око­ло шести лет. Но и оно, как мы и пред­полагали, завершилось безрезультат­но. После в общей сложности двена­дцати лет расследований юристы про­трубили отбой, решив дело в пользу подозреваемых:           они признали,               что офицеры и тем более рядовые «дей­ствовали по приказу». По требованию прокуратуры земельный суд Дарм­штадта принял 27 апреля и 2 октября 1972 года решения о прекращении су­дебного преследования в отношении всех обвиняемых.

Альфред Эдтнер, «Шпигель», Гамбург
«За рубежом», 1986 г.