Родину любить

В Чехии было бесплатное высшее образование и европейская жизнь, в Израиле — младший брат, бабушка, гражданство прямо в аэропорту и бесплатное же обучение ивриту. Я выбрала Израиль, потому что он показался куда ярче — Ближний Восток, Средиземное море, войны, не очень мирное сосуществование нескольких этносов с разными религиями — и при этом современная инфраструктура и, как мне тогда казалось, почти Европа.

Переехать оказалось очень просто — репатриация и абсорбция людей моего возраста в Израиле поставлены на поток. Первый год я была на программе, получала от государства пособие и учила иврит вместе с примерно сотней таких же ребят. Нас тщательно консультировали по поводу всего, что ожидало нас в самостоятельной жизни — в первую очередь, по поводу армии. Нас организованно возили в военкомат, где мы по очереди проходили то, что в России называется медкомиссией — в Израиле это один врач, оценивающий общее состояние здоровья, пара анализов, в частности, на наркотики, взвешивание и проверка сетчатки глаза.

Основное внимание в военкомате уделяют собеседованиям и тестам — задают принципиальный вопрос о том, что новобранец хотел бы делать в армии, уточняют его семейное и финансовое положение, новые репатрианты проходят тест на знание иврита, и те, чей уровень недостаточен, начинают службу со специального языкового курса.

В военкомате призывник выясняет самое главное про свою будущую службу — берут ли его в боевые части. Большинство парней и примерно половина девушек хотят участвовать в боевых действиях. Определенную роль в этом играет школьное патриотическое воспитание, израильская культура, традиционно почитающая солдат, павших за спокойное существование государства, и то, что большинство сегодняшних призывников помнят вторую Ливанскую войну с многочисленными жертвами. К тому же «бойцы» получают множество преимуществ — например, их зарплата в два раза выше, а после службы государство оплачивает им год обучения в вузе, при этом еще во время службы предоставляя курсы, помогающие в эти самые вузы поступить. По сути, попасть в боевые части — это дело чести для израильтян. Но, разумеется, далеко не для всех. Некоторые отказываются идти в армию вовсе, считая, что два месяца тюрьмы привлекательнее трех лет службы, многие отказываются брать в руки оружие по принципиальным соображениям, и есть группа людей, которые либо просто не хотят брать в руки оружие, либо не могут.

Помешать попасть в боевые части помимо очевидного нежелания могут проблемы со здоровьем — из примерно семи уровней годности лишь три дают возможность для полноценной боевой службы. Существует и ряд социальных ограничений — единственный ребенок в семье или дети родителя-одиночки не могут принимать участие в боевых действиях без письменного согласия родителей.

***

Я не очень хотела идти в армию и попросила отсрочку — мне дали год на то, чтобы «лучше понять, в какой стране я оказалась». Когда год моей отсрочки приближался к концу, знакомый порекомендовал меня офицерам пресс-службы в качестве человека, имевшего опыт работы в журналистике. Я радостно согласилась пойти в пресс-службу, однако по-прежнему считала свой языковой уровень недостаточным и подписалась на курс армейского гиюра, который включал в себя курс молодого бойца.

Я до последнего не верила, что все-таки попала в армию, и очень халатно отнеслась к подготовке. В повестке был список того, что необходимо привезти с собой — спортивная обувь, постельное белье, средства личной гигиены, несколько белых маек, чтобы носить под формой — я взяла только зубную щетку, пару футболок и любимого плюшевого лося, решив, что для первой короткой недели этого будет вполне достаточно. И, в общем, оказалась права: на призывном пункте солдаты получают «подарки» от благотворительных организаций и много вещей просто от военкомата — все, кроме того же постельного белья, которое не сильно нужно, учитывая, что на военных базах солдаты спят в спальниках. В этом странном наборе было не только несколько смен парадной формы, зубная щетка и шампуни, но и перцовый баллончик и разнообразные мелочи вроде влажных салфеток, значительно упрощающие солдатский быт.

Родители страшно гордились моим поступком, хотя я и шла по пути наименьшего сопротивления — у меня не было законной возможности откосить. За гордостью скрывалось немало более сложных чувств — бабушка с первой недели службы при каждом разговоре уточняет, сколько мне осталось служить, а мама, впервые увидев меня в форме живьем, расплакалась, и на расспросы ответила, что хотела сделать все, чтобы ее сын не попал в армию, а тут не только сын, но и дочь. Мой дядя, выросший в Израиле, в юности добился того, чтобы его приняли в боевые части. Но после срочной службы, контракта и пары масштабных операций в качестве резервиста он полностью изменил свои взгляды на армию, государство и войны. В нашем последнем телефонном разговоре он открытым текстом сказал, что я продалась, согласившись на должность в пресс-службе.

Курс молодого бойца (КМБ), проходивший на учебной базе на севере Израиля, принес мне массу удовольствия, несмотря на строгую дисциплину — мне никогда прежде не доводилось столько бегать на свежем воздухе, к тому же практически с любой точки базы открывались потрясающие виды на горные пейзажи.

Командирами были в основном девушки — капралы, прошедшие специальный курс Учебно-воспитательного военного корпуса. Мне попался единственный на весь курс командир-юноша — он с детства мечтал быть танкистом, но, будучи астматиком, согласился на типично девичью должность, чтобы прививать сионизм и любовь к Израилю новым репатриантам со всего мира (так он сказал). Стрессоустойчивость, ответственность и целеустремленность этих девятнадцатилетних ребят потрясает меня до сих пор.

***

КМБ — это, в первую очередь, муштра. Командирам запрещено смеяться и улыбаться, зато можно сколько угодно злиться и кричать. Улыбчивым и приветливым от природы израильтянам это дается с ощутимым трудом. Подъем в 5:30. Уборка казарм проходит в беготне и суматохе — «у вас четыре минуты на то, чтобы заправить постели», «у вас четыре минуты на то, чтобы полить пол водой и мылом», «у вас четыре минуты на то, чтобы выгрести всю грязную воду из казарм на улицу» — последнее около пяти раз, из них три — «я даю вам последние четыре минуты!» В конце каждых четырех минут весь взвод обязан стоять в построении перед казармой навытяжку и отрапортовать. Это не самая простая задача, учитывая, что у каждого солдата в одной руке фляжка, которую нельзя выпускать из вида или оставлять, а второй он держится за рукоятку длинной версии винтовки М-16. Это довольно тяжелое оружие, бегать с ним крайне неудобно, особенно миниатюрным девушкам, не говоря о том, чтобы одновременно управляться со шваброй.

Постели заправляются в особом порядке — матрас должен быть с одной стороны аккуратно обернут войлочным одеялом, спальный мешок положено плотно свернуть и положить правильной стороной на краю матраса. Вещмешок «А», выданный в военкомате, вещмешок «Б», выданный на базе и личная сумка — у всего есть свое единственно возможное место и положение. Лямки надо тщательно прятать, а если сумка с колесиками — они должны быть направлены строго вверх. Пол должен быть идеально чистым, и вся пыль начисто вытерта влажными салфетками, особенно в труднодоступных местах. Первое, что любой командир делает, проверяя чистоту — проводит пальцами по верхнему ребру двери, придирчиво растирает, и, если нащупывает пыль, все начинается сначала.

Опоздание к построению — это провинность. В наказание за непунктуальность можно провести на базе весь уик-энд. Помимо опозданий солдат может нарушить субординацию, неправильно обратившись к командиру или проигнорировав обращение старшего по званию, не вовремя достать мобильный телефон (это можно делать только в особо оговоренных случаях), есть или курить на ходу, нарушить строгий регламент ношения формы — например, постоянно оставлять один карман на брюках расстегнутым, носить резинку для волос неправильного цвета, неаккуратно начистить или завязать сапоги, забыть в казарме солдатское удостоверение, потерять кепку или фляжку с водой. Это мелочи, от которых при хорошей актерской игре можно отделаться предупреждением. То, из-за чего действительно “закрывают” выходные — потеря оружия. Потерей считается отдаление от оружия больше, чем на метр или потеря его из вида — иногда, чтобы подвердить нарушение, командиры тихонько забирают винтовку, а потом строго спрашивают, куда же она делась. Хуже этого могут быть только «игры с оружием» — нарушение элементарных правил безоспасности, которые солдатам повторяют по несколько раз в день. За намеренный тычок в товарища дулом винтовки (даже незаряженной) можно сесть в тюрьму.

Наказания получают практически все, но в этом нет ничего постыдного или унизительного, солдаты и командиры скорее играют в это, причем с азартом. Я провела один уик-энд на базе за то, что сидела, будучи в наряде — это запрещено. Некоторые ребята выходили домой всего пару раз за три месяца курса. Один из них признался мне, что специально хулиганит, чтобы остаться — из-за плохих отношений в семье. «А что, кормят здесь хорошо, в выходные дают выспаться. Бухать, правда, нельзя — но мне-то какая разница, лишь бы не били».

***

Помимо обязанностей у солдата есть и права — трехразовое питание и пара бутербродов с джемом ежедневно, перерыв после каждого приема пищи, сорок пять (на деле — всегда больше) минут свободного времени вечером, доступ к врачу и психологу по первой просьбе. Верующим выделяют время на молитву, вегетарианцам — специальные соевые продукты с высоким содержанием белка. Солдатам-одиночкам дают отпуска по особым случаям — меня отпустили на четыре дня, когда мама приехала навестить нас с братом.

После КМБ все солдаты ЦАХАЛа (Армии обороны Израиля) приносят присягу. Это торжественное событие, на которое к каждому приезжает семья — ко многим приезжают школьные учителя и просто друзья. Солдаты три дня репетируют получасовую церемонию, в ходе которой каждый клянется перед офицером, обычно младшим лейтенантом, на винтовке и священной для него книге — Коране, Новом Завете или Танахе. Атеисты могут поклясться, положив руку на сердце.

Мы приносили присягу в музее, бывшей британской тюрьме города Акко, изначально средневековой крепости. Акко — один из самых красивых и неспокойных городов Израиля, он находится на северной части побережья Средиземного моря, в нем есть несколько крепостей крестоносцев, на его архитектуре отразились годы под властью Турции и Британского Мандата.

Наша присяга пришлась на начало операции «Облачный Столп». В окрестных мечетях весь день проигрывали молитвы на максимальной громкости, чтобы заглушить гимн Израиля, под который мы репетировали и клялись, а после окончания родные и близкие солдат попали на демонстрацию мусульман, возмущенных уничтожением лидера боевого крыла ХАМАС Аль-Джабери. Среди родственников и друзей было немало солдат в форме — увидев их, толпа начала вести себя агрессивно и бросаться камнями.

Немедленно приехала полиция, загнала родственников обратно в крепость, нас же усадили и приготовили к длительному ожиданию. Родственников вывели довольно быстро — это было больше похоже на эвакуацию — уже попав в поезд, брат написал мне, что впервые в жизни почувствовал, что не придерживается нейтралитета в арабо-израильском конфликте. Бабушка философски заметила, что мы знали, куда едем, и «теперь ты свою присягу долго будешь помнить!» Нас выводили по взводам в построении, командиры были совершенно спокойны, и, похоже, с самого утра готовы к чему-то подобному, но солдаты перепугались — дрожали, паниковали, жались друг к другу, многие девушки плакали. Все дороги в округе перекрыли, и нам пришлось довольно долго идти к автобусам, пригибаясь за спинами полицейских со щитами, отделявших нас от угасающих криков и агрессии протестовавших.

На начало курса, по идее посвященного иудаике и принятию иудаизма, пришлась кульминация операции. Она проходила в Секторе Газа, и оттуда на Израиль сыпались ракеты — маленькие, но неприятные. Они не могут разрушить здание до основания, и мирное население чувствует себя в относительной безопасности, которая именно что относительна — три человека погибли, снимая летящую в их дом ракету.

Нашу роту призвали в Тыловой военный округ, где мы два дня раздавали листовки о том, как гражданам вести себя в случае воздушной тревоги. Спустя эти два дня нас отпустили по домам на выходные, а потом как ни в чем не бывало началась рутинная учеба.

По окончании курса я наконец заняла должность в пресс-службе. Практически все приписанные к Генштабу солдаты ездят в армию как на работу. Рабочий день начинается в 8:30, а заканчивается в зависимости от объема производства: клерки работают часов до трех дня; люди, занимающиеся учетом, уборкой и обеспечением уходят домой в час; мы официально заканчиваем в 18:30, но в силу ответственности работы и недостаточной комплектации штата уходим домой в восемь, иногда и в десять вечера.

***

Распорядок дня на открытой базе иной. Ежедневно в фиксированное время происходит только утреннее совещание, после него каждый делает то, что должен. Солдатам сразу после курса начальной военной подготовки непросто привыкнуть к новым реалиям свободной жизни — они каждый раз просят разрешения пойти покурить и ужасно надоедают офицерам, но через пару недель начинают спокойно выходить из офиса за кофе, уходить в ближайший парк и работать там с личного ноутбука, а то и спускаться в маленькую казарму подремать после обеда. Командование не осуждает ничего из вышеперечисленного, главное, чтобы работа была сделана.

Демократичность — одна из основных ценностей, декларируемых ЦАХАЛом. Армейский рабанут занимается правами всех верующих солдат, в том числе христиан и мусульман. У меня есть знакомый кришнаит, выбивший себе разрешения на все, что было для него принципиально — он не носит солдатских кожаных сапог, у него на голове осталась косичка, он носит множество деревянных бус и браслетов, не прикасается к оружию, ему специально выделяют пищу, которой даже опосредованно не касалось мясо, он молится в любом месте базы, звеня специальными медными тарелочками. За некоторые из этих вещей ему пришлось побороться, но сейчас он добился всего, чего хотел, и страшно доволен, хотя относятся к нему с иронией и непониманием.

В Израиле есть расизм, но я не встречала его проявлений в армии. Во многом потому, что эфиопские евреи в армии становятся такими же израильтянами, как все прочие сефарды и ашкеназы.

Несмотря на то что Израиль — религиозное государство, большая часть населения крайне толерантна к ЛГБТ. В армии, где все молоды и потому не особенно консервативны, быть геем — скорее плюс. В силу общей открытости солдаты сразу ставят друг друга и командиров в известность о своей сексуальной, политической и кулинарной ориентации — и я, будучи вегетарианкой, получаю гораздо больше насмешек, чем мои друзья-геи. На гей-парад в Тель-Авиве мой отдел вышел почти в полном составе, один израильтянин 19 лет перед этим поставил статус в фейсбуке «не будьте пидорасами — идите с нами на гей-парад!».

***

В целом жизнь в армии не сильно отличается от жизни на гражданке. Мне как девушке не хватает возможности время от времени наряжаться — каждый день в форме, но это, пожалуй, единственное серьезное неудобство. Армия — это первая ступень карьеры и проверка каждого нового израильтянина на вшивость — она показывает, кто на что способен и насколько непростые дороги склонен выбирать. Бывших офицеров в Израиле часто принимают на управленческие должности просто благодаря наличию опыта командования. Кроме того, все профессиональные курсы ЦАХАЛа — от экскурсовода до парамедика — считаются качественными, часто это решающий аргумент и при поступлении в вуз, и при приеме на работу.

Не думаю, что останусь в армии дольше срока — разве что на пару месяцев, пока мне не найдут замену. Но одно я знаю точно — спустя 20 лет мне будет что вспомнить о службе, и воспоминания эти будут светлыми.

Текст: Мария Калужская