Культура цитат

Пленка была в картонной коробке и, хотя пролежала ни много ни мало 91 год, неплохо сохранилась, поскольку картон хорошо впитывает влагу и не дал ей отсыреть. Пленку отреставрировали, оцифровали и проиграли. Как выяснилось, на нее было записано произведение длиной в две минуты под названием «Тупой меч». Сюжет такой: самурай, обманутый шельмой-продавцом, получает за свои отнюдь не собственным потом заработанные деньги меч, который оказывается тупым. Решив испробовать меч на деле, самурай идет по дороге домой и рубит направо и налево то попавшегося по дороге почтальона, то еще кого-то, но меч не наточен и, естественно, не причиняет честным труженикам никакого вреда, а герой в самурайских штанах-хакама получает то, что ему причитается – хорошую взбучку.

Такое издевательство над уже отмененным к тому времени сословием, наверное, было народу по душе и уж точно соответствовало конъюнктуре. Ведь как раз тогда Япония старалась модернизировать страну по германскому образцу, и самураи поумнее норовили как можно скорее перековать мечи на подзорные трубы и во все глаза смотреть на Запад – учиться европейской мудрости и вставать в строй зарождавшейся интеллигенции. А тем, что поглупее, оставалось сменить меч или на счеты торговца, или на более современное оружие.

Глядя на совершенно европейские ухватки мультипликаторов почти столетней давности, я вдруг задумался: отчего именно здесь этот жанр так своеобразно развился, отчего именно Япония стала главным экспортером анимации и комиксов во всем мире.

Япония, во всяком случае, сейчас – страна прямой речи. И не в том смысле, что японцы так уж прямо выкладывают, что у них на душе (скорее, наоборот), а в том, что они постоянно – и в литературе, и в разговорах – кого-нибудь да цитируют. Засилье цитат такое, что когда я занимаюсь переводами японской литературы, мне чуть не в каждую строчку хочется вставить слово “мол” или сделать кавычки внутри кавычек. Большинство шуток в любом коллективе строится на том, кто, что и как сказал, а более всего ценится умение пародировать голос и манеру говорить. Если начинаешь речь словами: “Я вот думаю, что…”, немедленно все начинают зевать. А если скажешь: “Тут вот Танака-сан мне вот че сказал…”, то все взгляды немедленно устремляются на тебя. Никому не интересно, что ты сам себе думаешь. Но вот что сказал тебе Танака-сан и что ты ему ответил – это хочет знать каждый.

В Японии есть целый жанр комедийного рассказа – так называемый “ракуго”, в котором вся история должна быть передана без единого слова от автора – исключительно прямой речью действующих лиц. И комиксы, пришедшие из Европы и Америки, легли на такую весьма благодатную почву – непомерной заинтересованности, даже некоей зацикленности на прямой речи.

Японцы читают манга и смотрят аниме для того же, для чего европейцы читают романы или смотрят пьесы – чтобы узнать что-то о себе, узнать в ком-то себя и построить, перестроить или утвердить собственное мировоззрение. Но делается это несколько другим способом – через бесконечные цитаты, постоянную прямую речь, проигрывание различных способов разговора, позиционирования себя в коллективе. Ведь социальная жизнь японца завязана на бесконечных условностях и отходах от них, отсюда и повышенный интерес к диалогам и прямой речи. Ведь именно здесь, а не в душекопательных монологах, и проступают отношения человека со своими многочисленными масками.

Недавно я шел из магазина домой, а навстречу мне, вихляя влево и вправо, на довольно приличной скорости ехал велосипедист. Я несколько близорук и сначала не понял, почему тот выписывает такие пируэты в пять вечера – вроде пить японцу еще рановато, а уж быть настолько пьяным и вовсе не к лицу. Он приблизился, и я понял, в чем дело. Это был школьник лет эдак четырнадцати, серьезного вида, в очках. Левой рукой он небрежно держал руль, а вот правой – и хваткой совершенно мертвой – книжку комиксов, которую жадно пожирал глазами. Я благоговейно уступил школьнику дорогу, понимая, что рано или поздно он отдаст жизнь за искусство, но не желая составить ему компанию.

Текст: Юра Окамото