Добавить сайт в избранное
Защитников как архетипа в Германии больше нет. Конечно, нет. Защитник, с женской точки зрения, просто смешон.
Эти вопросы поступили от женщины из департамента Z. Я не выбирал эту статью — на меня слегка надавили, чтобы я ее написал. Правда, честно говоря, я не особо сопротивлялся этому.
Эти вопросы возникли после печально известной новогодней ночи в Кельне, и были они довольно деликатными: почему на Вокзальной площади не случилось массовой драки? Почему мужья и друзья женщин, подвергшихся нападению, не постарались защитить их? По крайней мере, о немецких участниках беспорядков в СМИ не говорилось ничего. Одна моя коллега сказала, что видела в какой-то телепередаче интервью с другом одной из женщин, подвергшихся насилию. Он, по ее словам, все еще пребывал в шоке, и его трясло. Он сказал, что к ней приставали, даже несмотря на то, что он был рядом и держал ее за руку. «Держал за руку!» воскликнула коллега, всем своим видом выражая непонимание, как такая ситуация могла возникнуть. Он же, по ее словам, должен был помешать насильникам! В общем, тут сам собой напрашивается материал, посвященный немецким мужчинам.
Я хотел сказать коллеге, что мне трудно высказываться по вопросам миграции, потому что я сам, когда мне было семь лет, с родителями переехал из Польши в Германию. Таким образом, в качестве автора я могу показаться не слишком убедительным. Кроме того, у меня была серьезная травма ноги, так что в случае драки я бы оказался не очень хорошим бойцом. Но пока я собирался с мыслями, коллега уже успела покинуть помещение.
Я провел небольшое исследование на тему того, что писали СМИ о немецких мужчинах в связи с событиями в Кельне. И сразу наткнулся на скорее сомнительные источники. На загадочном католическом портале gloria.tv я нашел видео-обращение симпатичной русско-немецкой «героини войны Маргарет Зайдлер (Margaret Seidler)». По ее словам, она с Божьей помощью и автоматом Калашникова воевала в Крыму против украинцев. Госпожа Зайдлер была одета в крестьянскую косынку и говорила по-русски с немецким акцентом. На заднем плане на стене висела икона, с которой мрачно взирал на происходящее вокруг Иисус. По мнению госпожи Зайдлер, немецкие мужчины из-за слишком нежного воспитания деградировали и стали сверх всякой меры терпимыми, в том числе в ситуациях, когда это совершенно неуместно. Госпожа Зайдлер говорила это совершенно серьезно, но в то же время с улыбкой и злорадной иронией.
Потом я прочитал одну статью в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung. Ее автор Керстин Хольм (Kerstin Holm) с большой симпатией поведала о двух российских писательницах, диагностировавших кризис, который настиг европейских мужчин. В Кельне не наблюдалось, как выразилась одна из них, «разбитых мужских физиономий». Можно ли считать победой феминистского движения тот факт, что женщины теперь сами отвечают за все, в том числе и за защиту от насильников? В России «кельнский сценарий» был бы невозможен. Там, по ее словам, не обошлось бы без жертв среди нападавших.
Когда я прочитал эту статью, мое воображение нарисовало настоящий «фильм ужасов»: дело происходило на площади перед Курским вокзалом в Москве. Насильники североафриканского происхождения дрались с русскими защитниками женщин. В ход шли не только кулаки, но и всевозможное колюще-режущее оружие. В конце фильма «на экране» появилась госпожа Зайдлер с gloria.tv, заговорившая на тему героизма. По ее словам, сексуальному насилию подверглись лишь три женщины. Семерых нападавших защитники забили до смерти. При этом погиб один русский, павший жертвой удара ножом в спину. Его она назвала «героем Курского вокзала».
Госпожа Зайдлер из моего воображаемого «кино» совершенно права: вопрос, поднятый моей коллегой — это вопрос героизма. Люди, поверхностно интересующиеся историей культуры, читают истории о мужчинах, спасавших женщин. О мужчинах, которым удается их спасти («Натан Мудрый» Лессинга). О мужчинах, героически гибнущих в попытке кого-то спасти («Найденыш» Генриха фон Клейста). Патриархальное общество, до сих пор процветающее в других странах мира, никогда не предполагало такого, чтобы женщин унижали просто так, забавы ради. Ведь сегодня принято считать, что патриархат автоматически подразумевает полное подчинение и подавление женщин. Однако слово «патриарх», по крайней мере, в идеале, вовсе не было синонимом слова «тиран» — патриарх считался защитником своих жены и детей. Для него совершенно естественно было отправиться на войну, набить морду похотливому соседу, позарившемуся на его жену (в лучших домах в таких случаях было принято вызвать противника на дуэль), и всегда было понятно, что в таких случаях он ставил на кон собственную жизнь. Но мужчине при патриархате жилось вовсе не легко! Платой за собственное привилегированное положение для него была готовность умереть.
Когда мужчина — это мужчина?
Эту давно уже устаревшую модель еще раз отработали при национал-социализме — при этом подняв вокруг нее настоящую истерику и гротескно доведя ее до максимальной жестокости. Молодые немцы, как известно, должны были, по мнению Гитлера, быть «ловкими, как гончие псы, прочными, как кожа, и твердыми, как сталь с заводов Круппа». Справиться с русскими им это, впрочем, не помогло. Уж не знаю, почему я, говоря на эту тему, снова и снова заговариваю о русских.
В Германии защитников больше не осталось. Конечно, нет. Ведь защитник, с женской точки зрения, бывает смешон (по крайней мере, так говорят женщины). Я в последние дни пользуюсь общественным транспортом в двух городах — Гамбурге и Берлине — и наблюдаю за мужчинами, которые едут в одном вагоне со мной. Ладно, допустим, имеет значение то, в каком районе города происходит дело, но часто мужчины вполне соответствуют именно тому образу, который на протяжении многих лет распространяет журнал Neon. Молодые люди в массе своей — такие худенькие и «сладкие», что мне вполне впору было бы заняться политически некорректной игрой в «угадай-ку» на тему их сексуальной ориентации. Многие из них носят бороду, которая, однако, вовсе не прибавляет им мужественности, а скорее даже наоборот: эта борода выглядит этаким «приветом» из прошлой моды — равно как и обтягивающие джинсы — и потому смотрится забавно (в первую очередь, у молодых людей, потому что они стараются тем самым выглядеть более взрослыми — но это не столь важно). Мужчины, заходящие в электричку в берлинском районе Веддинг, — конечно, совсем другие: это русские, арабы — это гордые люди, не вызывающие никаких «приступов» иронии.
Ах да, помните эту песню «Когда мужчина — это мужчина?» (Wann ist ein Mann ein Mann?) Герберта Грёнемайера (Herbert Grönemeyer — известный в Германии эстрадный певец — прим. пер.)? «Мужчинам тяжело, но они воспринимают это легко/Внешне грубые, внутри совсем нежные/Их еще мальчиками приучают быть мужчинами», пел он в 1984 году. Однако эти слова совершенно не уместны сейчас. Нынешним немецким мужчинам тяжело, и они воспринимают все тяжело. Они — нежные внешне и совсем нежные внутри. А уж с тех пор, как в Германии больше нет воинской службы по призыву, я не знаю ни одного человека, которых хотел бы пойти в армию с целью закалить собственный характер. Если мальчишка подрался в школе, то его скорее поведут к психологу и досыта накормят риталином, нежели его похвалит отец за умение постоять за себя. При этом я, родившийся в 1975 году, должен честно признаться, что во времена моего детства любой отец был бы только рад такому поведению сына.
Литератор Барбара Финкен (Barbara Vinken) как-то рассказала мне, как она недовольна новым типом мужчин. Мужчины, по ее словам, стали самовлюбленными «нарциссами», слишком увлекающимися уходом за собственными телом. Они спрашивают у женщин, как они выглядят, идет ли им «этот свитер» — и это, по ее мнению, просто ужасно. Понятно, что женщине хочется быть желанной, чтобы самой желать кого-то. Но мужчина? Когда мужчина специально стремится стать объектом чужого желания, это выходит за рамки традиционного стереотипа и полностью запутывает ситуацию.
В этой связи появилось новое, модное слово «гендер». Когда кто-то заговаривает на тему «гендера», он имеет в виду культурную конструкцию полов — все это является вопросом воспитания и культуры. Мужчина вполне может вести себя классически по-женски (что многие и делают), а женщина — классически по-мужски (некоторые тоже так и делают, но реже — и это окончательно все запутывает). В наши дни этот «хаос» считается очень желательным. В этом смысле почти забавно звучат слова ведущего теленовостей о том, что при каком-нибудь теракте среди жертв оказались «женщины и дети». Возникает вопрос: и что? Ведь в наши дни, когда женщины во всех отношениях сравнялись в правах с мужчинами, это совершенно не важно!
Раньше, во времена патриархата, люди слишком драматизировали вопросы секса, то есть биологического пола. Мужчины и женщины изначально считались совершенно разными и должны были играть соответствующие роли: мужчина занимался общественной жизнью, был защитником Отечества и собственной семьи. Женщина занималась домашним хозяйством и воспитанием детей. Несколько лет назад я увидел на улице в Берлине молодого человека в футболке с надписью «Я предпочитаю секс гендеру» (I prefer sex to gender).
Я считаю, что в обществах, которые переживают кризисы, которые бедны и имею хрупкую монополию государства на применение силы, чрезмерно драматизируют вопросы, связанные с биологическим полом. И что в таких обществах, как немецкое, которые считают себя стабильными и благополучными, слишком драматизируют вопросы гендера. Возможно, Германия являет собой наиболее показательный пример страны, которая именно потому делает ставку на женоподобных мужчин, что здесь всего несколько поколений назад слишком сильно культивировался мужской героизм?
От немецкого мужчины не приходится ожидать, что он будет защищать свою женщину. Это просто не соответствует той роли, которую он играет в наше время, тем более что это вполне может быть воспринято как афронт по отношению к равноправию полов. Большинство мужчин (впрочем, не все!), хотя и являются по чисто биологическим причинам сильнее женщин, но при этом не хотят (а некоторые и не могут) нанести удар. А женщинам, которые хотели бы и того, и другого — чтобы их мужчина был и «гендерным», и сильным защитником — к сожалению, придется смириться с тем, что и то, и другое одновременно невозможно.
По поводу царящего в наше время «хаоса» можно жаловаться. Однако, будучи мужчиной, я должен честно сказать, что идти на восток — на поле боя госпожи Зайдлер — я совершенно точно не хочу.
Источник: Die Zeit, Германия
