Жить дальше

11 марта у восточного побережья острова Хонсю произошло землетрясение магнитудой 9 баллов. Толчок вызвал мощнейшее цунами, волна которого продвинулась в глубь территории страны на 10 километров. Авария на атомной станции «Фукусима-1» едва не привела к появлению на карте мира «Чернобыля-2». 

Великое землетрясение

Качалась кровать, качалась картина над кроватью (на которой был изображен вовсе не корабль в бурю, а скверно намалеванный желтый цветочек), а прямо надо мной остервенело колотила в потолок деревянная лампа, обвернутая японской бумагой. Из соседней комнаты слышался звук разбивающейся посуды, еще какой-то грохот и женские крики. Я не очень хорошо понимал, что происходит – дело было непривычное, я только что проснулся, да, к тому же, уже неделю лежал с температурой, и голова толком не работала. Но понял, что с кровати мне не двинуться – неизвестно, куда качнет в следующий момент, и балансировать даже в горизонтальном положении было непросто. Секунд через десять все утихло. Я натянул штаны и вышел из спальни в гостиную.

На полу аккуратным слоем мелких черепков лежала коллекция европейского фарфора, над ней пластом – шкафчики, на которых она стояла двадцать секунд назад, а сверху, тоже разбитый – огромный телевизор, гордость учительницы младших классов, у которой я тогда снимал комнату. Посреди всего этого разрушения стояла толстая, маленькая и неженатая хозяйка квартиры в розовой пижаме да с рассеченным виском, и с чисто женским мастерством описывала происшедшее самыми красочными эпитетами японского языка. А в проеме двери в другую спальню на корточках сидела мертвенно бледная девица из Англии, которую хозяйка, большая любительница не только европейского фарфора, но и вообще всего иностранного, пустила на время к себе жить, как и меня.

Так я провел Великое Землетрясение в Осаке, Кобе и Авадзи 17 января 1995 года, спустя четыре месяца после своего приезда в Японию. За те 20 секунд погибло шесть с половиной тысяч человек, некоторые из них – в городе Киото, где я оказался в то утро, а большинство – в городе Кобэ в тридцати километрах оттуда. Более ста тысяч семей остались бездомными. Свой дом и жену потерял и мой теперешний отчим, который жил совсем недалеко от эпицентра – он еще спал на втором этаже своего старенького дома в Кобэ, в то время как его жена уже готовила завтрак в кухне на первом. Накрывшись футоном, он выдержал ливень черепицы, но, когда все закончилось, оказалось, что первого этажа уже нет.

Девица из Англии дня через два чуть ли ни первым рейсом улетела домой, заявив, что жить в такой стране не собирается. А я волонтером отправился в Кобэ.

Практически весь город был разрушен, дома, растопырив балки кругом, лежали крышами на земле, перемежаясь с обвалившимися эстакадами. Транспорт был парализован, и мне под хруст стекла под подошвами пришлось идти пешком много километров по пустым дорогам, перепрыгивая огромные трещины. Почти каждый час город трясли землетрясения послабее, к которым все скоро привыкли настолько, что пешеходы замирали лишь на секунду, а разговор продолжался как ни в чем не бывало. Спортивные залы каждой еще стоявшей школы были забиты людьми, потерявшими дома и имущество, а многие из них лишились и самого главного – своих близких.

Я месяц работал в одной из таких школ, вместе с другими волонтерами раздавая гуманитарную помощь, пытаясь как-то наладить водопровод, играя с детьми, и слушая бесконечные истории людей, которые потеряли все, кроме жизни. До сих пор помню мать и сына, которые поседели за один день и с увлечением рассказывали о том, как остались в живых. О муже и отце они за все время нашего знакомства не сказали ни слова.

Не думаю, что я был так уж полезен. Но сам получил от того опыта немало, хоть и толком не знаю, как полученное назвать. Но вот что я никак не могу решить, так это в чем разница между мной и той девицей из Англии, которая до землетрясения с большим удовольствием ходила по храмам, одевалась в кимоно, занималась икебаной и чайной церемонией, а потом, в общем-то, вполне разумно, смылась куда подальше. Почему я остался?

Для меня отношения с Японией всегда были как отношения с женщиной. Представим, что вы полюбили девушку, и вдруг оказывается, что у нее одна из грудей, скажем, несколько перекошена. Душа на месте, любовь – как была, а вот одна грудь смотрит на Лондон, а другая, наоборот, на Париж. Вправе ли вы рвать отношения?

Я отношения не порвал – ни с Японией, ни с остальными японцами, которые живут год за годом, незаметно играя в своеобразную японскую рулетку: остался жив – довольно обсуждаешь подробности с окружающими, умер кто-то из родных – все гораздо хуже, а умер сам – и всех твоих проблем как не бывало.

13 марта этого года, через два дня после девятибалльного землетрясения, я вышел в лавку неподалеку, чтобы купить ячменя. И вдруг понял, что люди на улице смотрят друг на друга совершенно иначе. Что прохожие ведут глазами немой разговор, исполненный одновременно и грусти, и некоторого удовольствия: «Жив?» — «Жив». — «И я тоже». И мне показалось, что в этих немых разговорах ей что-то твердое, что-то, на что можно опереться даже тогда, когда сама земля уходит у тебя из под ног. 

Афтершок

Через несколько дней после землетрясения 11 марта в магазинах Токио и Кобе закончились рис, вода, вермишель и другие продукты длительного хранения. В моем городе Ибараки (это возле Осаки) в супермаркетах и лавках кое-что еще оставалось, но полки быстро пустели. При этом многие покупатели объясняли, что собираются как минимум половину послать в регионы, пострадавшие от стихии. Каждый день всю северо-восточную часть страны трясли афтершоки, землетрясения хоть и послабее первого, но все же довольно ощутимые. Каждый раз все одновременно бросались обзванивать близких, телефонные линии оказываются перегружены, и чопорный голос оператора докладывает: «В префектуру, куда вы пытаетесь дозвониться, дозвониться нельзя». Кроме того, в восточной Японии каждые три часа на три часа же отключалось электричество, причем не только в домах, но и в больницах, где идут операции, в светофорах и шлагбаумах, которые так и стояли опущенные, перерезая движение в городах.

В средствах массовой информации постоянно пугали – но не тем, что будет плохо, а, наоборот, неуверенными заклинаниями, что, несмотря на следующие один за другим взрывы на АЭС «Фукусима-1», все более или менее в порядке. Людей, живущих в радиусе 20 километров от станции, а тем, кто живет в радиусе 30 километров, велели по возможности не выходить из помещений и не открывать окна. При этом свою штаб-квартиру электрическая компания TEPCO, которую и прежде уличали в фальсификации данных, перенесла на все 50 километров.

Как только пустили поезда по скоростной линии Синкансен, у вокзала в Токио выстроилась очередь в тысячу человек, среди которых было множество женщин с детьми. Все ехали на запад архипелага. Самое неприятное, что у нас не было внятной и полной картины происходящего, неясно было, чего ждать в худшем случае, и в зарубежных источниках информации было куда больше, чем в местных.

Приятельница рассказала мне о страшной судьбе деревни Минами-Санрикутё. Как и во многих маленьких и сравнительно бедных деревнях Японии, в этой деревне была острая нехватка женщин: деревенские японки все чаще уезжают в города, предпочитая удобную цивилизованную жизнь тяжелому физическому труду. Остающиеся мужчины вместо японок через агентства находят себе жен из азиатских государств победнее – в основном, из Китая. Все эти девушки приезжают, не зная ни слова по-японски, и живут довольно скверной жизнью, прикованные к новому супругу. Приятельница организовала для них кружок кириэ – искусства декоративного вырезания из бумаги, и девушки были в восторге оттого, что у них есть теперь хоть какое-то занятие, кроме супружеских обязанностей. После цунами из семнадцати тысяч жителей этой деревни выжить удалось всего двум.

Деревню Таро уже не раз разрушали цунами. В конце концов там построили двойную стену высотой десять метров. Но увы — волна с легкостью перевалила через нее и уничтожила все дома до последнего. Спасатели нашли 19 тел погибших, несколько сотен человек пропали без вести, но шансов найти хоть кого-то из них живыми нет практически никаких.

По телевизору показывали актовый зал школы в еще одной маленькой деревне. В марте в школах по всей стране готовили выпускную церемонию, и в зале под потолком повесили шар из папье-маше, который преждевременно раскрылся от толчков землетрясения, и оттуда к полу свесилась лента с разноцветными иероглифами, гласящими: «Поздравляем с окончанием школы!» На полу актового зала толстым слоем лежит нанесенный цунами мусор вперемешку с землей.

Таких историй множество. И почти все они – с печальным концом. 

«Не заслужили…»

К землетрясениям Япония давно привыкла. В префектуре Сидзуока (где, кстати, родилась и выросла моя жена, и где и сейчас живут ее родители) в среднем раз в сто лет происходило мощнейшее землетрясение Токай, всякий раз почти полностью стирая эту область страны с лица земли. За сто лет дома снова и снова отстраиваются заново, рождаются новые поколения, и жизнь идет своим чередом.

Но на этот раз к трагедии добавилась авария на АЭС, и все происходит иначе. Авария (хотя на самом деле единственная ошибка японцев была лишь в выборе места для строительства электростанции) сильно подорвала авторитет японских технологий, что мгновенно отразилось на положении японских акций на бирже и сначала падении, а потом и подорожании иены. Для японских компаний, которые годами с трудом пытаются выкарабкаться на уровень доходов до мирового экономического кризиса, и то, и другое весьма прискорбно.

Но главное – то, что в свете раздуваемой мировыми СМИ паники понемногу начал паниковать даже и долготерпеливый японский народ: это выразилось в закупках риса, минеральной воды и бензина по всей стране, закупках, которые еще немного – и привели бы к реальной нехватке продуктов. Потребовалось обращение самого императора, чтобы напомнить забывшимся в непострадавших регионах о том, что сейчас время подумать в первую очередь о тех, кому хуже всего.

20 марта ситуация на электростанции начала понемногу налаживаться, и стало ясно, что, поскольку реакторы все же были остановлены в момент землетрясения, катастрофы уровня чернобыльской не будет. Люди наконец начали больше задумываться о настоящей трагедии – гибели десятков тысяч людей от землетрясения и цунами.

Разумеется, Япония переживет это несчастье, как пережила землетрясение 1923 года, когда пропало без вести более ста тысяч человек, навязанную простому народу бессмысленную войну, на которую не хотелось идти никому, бомбардировку Хиросимы и Нагасаки с 280 тысячами убитых. Переживет верой, сплоченностью и стойкостью.

«Не заслужили мы такого, – сказал мне с усмешкой старик, который держит рисовую лавку неподалеку от моего дома. – Ведь в этот раз мы даже ни с кем не воевали…» 

Японцы и землетрясения

В среднем хотя бы раз в год Японию трясет как следует – магнитудой больше пяти с половиной баллов. А уж трехбалльных землетрясений в год происходит не менее четырех тысяч. К такому раскладу даже я, проживший в стране всего 17 лет, успел привыкнуть, а уж сами японцы, люди, которые здесь родились и выросли – и подавно. Жертв землетрясения могло быть гораздо больше (вспомним прошлогоднее семибалльное землетрясение на Гаити, унесшее сотни тысяч жизней), если бы не японская архитектура, постоянная готовность предметов первой необходимости, знания и, конечно, менталитет. 

Архитектура

Традиционно японские дома одноэтажны, и в старых деревнях до сих пор очень редко встречаются постройки со вторым этажом. Раньше стены не имели несущей функции, и даже в моем доме, построенном лет сорок назад, в пространстве между балками и опорами просто протянуты тонкие рейки, замазанные штукатуркой на основе морского песка. Раньше при изготовлении каркаса балки пропускались сквозь отверстия в опорах и не прикреплялись к ним намертво, позволяя дому двигаться вместе с толчками, отчего здания были не очень устойчивы и с возрастом часто кренились набок, но зато защищали самое главное – жизнь. Дома в большинстве своем весьма ненадежны в смысле защиты от холода, двухслойных окон нет и в помине, крыши в былое время устилались легкой соломой, и, таким образом, вся конструкция была сделана так, чтобы выдержать толчки и минимизировать тяжесть предметов, падающих на жильцов в том случае, если дом все же рухнет. В настоящее время есть и множество других способов сделать здание сейсмостойким.

Кроме сейсмостойкости самих домов, в море возле берега возводятся огромные волнорезы, между морем и поселениями насаживаются рощи, а в некоторых прибрежных деревнях даже сооружаются длинные стены, которые должны остановить цунами. К сожалению, в этот раз они оказались бесполезны – с цунами выше десяти метров они справиться не смогли. 

Предметы первой необходимости

Почти в каждом японском доме есть специальный набор на случай землетрясения, но поскольку в последнее время народ живет вполне европейской жизнью, ничего экзотичного там нет: батарейки, фонарь и радио на ручном динамо, несколько пачек сваренного риса, надувная подушечка, швейцарский нож, шампунь, не требующий воды, и тому подобное. Самое, пожалуй, интересное в наборе – это тапочки, которые японец может использовать в спортивном зале школы – обычном приюте спасающихся от стихийных бедствий, где часто холодно и куда, разумеется, как и в любое другое японское помещение, обутым входить нельзя. 

Знания

Во время действительно сильного землетрясения выйти из помещения наружу очень трудно – заклинивает двери, да и передвигаться в качку довольно трудно – поэтому все обычно спасаются под столом, надеясь уцелеть в пространстве между столешницей и полом. От цунами спасение одно – бегство вдаль от побережья на ближайшие холмы. Как жить без электричества, газа и других удобств, толком знают только деревенские жители и альпинисты, хотя умения такого рода довольно быстро возвращаются во время кризиса. Так, во время землетрясения в Кобэ в 1995 году у людей быстро вырабатывались различные ноу-хау, к примеру, как вскипятить воду с помощью железной банки из-под пива, подсолнечного масла и туалетной бумаги в качестве фитиля, но знания такого рода быстро теряются, стоит нормальной жизни восстановиться. 

Менталитет

В былое время в большинстве своем люди жили бедно, деревенские дома, разрушенные стихийными бедствиями, выстраивались заново всей деревней, да и основные крестьянские работы по посеву и уборке урожая были также коллективными. Поэтому в Японии всегда существовала направленность на усреднение как поведения, так и имущества, что прекрасно отображено в японской поговорке: торчащий кол всегда добьют. Еще лучше описывает эту японскую особенность сказка о двух голодающих деревнях, которые вымолили у бога еды и получили по огромной чаше риса и по паре палочек для еды длиной в метр. В одной деревне стали драться за обладание этими единственными палочками, и не смог есть никто. В другой люди стали кругом, и стали кормить друг друга по очереди. Именно это моральное правило лежит в основе японской реакции на стихийные бедствия: люди ведут себя по возможности спокойно и сдержанно, полагаясь на помощь окружающих больше, чем на себя самого. 

Япония и атом 

Хирофуми Уцуми, профессор социологии, Университет Отэмон 

Сочетание понятий «Япония» и «атомная энергия» раньше, вероятно, для любого было прежде всего напоминанием о Хиросиме и Нагасаки. И сейчас в Японии часто можно слышать выражение «единственная в мире страна, пережившая атомную бомбардировку». Однако отношение к этим бомбардировкам в разные периоды японской истории также было разным.

Сразу после войны пресса, выйдя из-под цензуры японских военных штабов, оказалась под цензурой, учрежденной штаб-квартирой главнокомандующего союзными оккупационными войсками. О подробностях бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в Японии толком не знал никто за исключением самих пораженных и их близкого окружения. Жертвы атомных бомбардировок пытались было затеять какое-то движение, но большинство японцев не отличали бомбардировок Хиросимы и Нагасаки от воздушных налетов во время войны или стихийных бедствий.

Когда американская оккупация закончилась, в иллюстрированном журнале «Асахи гурафу» было опубликовано множество фотографий Хиросимы и Нагасаки после бомбардировок. Только после выхода этого журнала японцы начали осознавать всю исключительность случившегося, тогда-то и стало складываться представление об этих бомбардировках как о событии общенационального масштаба. Это представление еще больше укрепилось после американских  испытаний водородной бомбы на атолле Бикини в 1954 г., когда случайно в зоне поражения оказалось японское рыболовное судно «Фукурю-мару №5». Взрывная волна рыбаков не затронула, их погубила радиация.

Во второй половине 50-х и в начале 60-х в Японии повсеместно начинает развертываться протестное движение испытаний ядерного оружия, и опорными пунктами его становятся Хиросима и Нагасаки. И примерно в это же время американский президент Эйзенхауэр выдвигает идею «мирного атома», которая быстро приобретает популярность в развитых странах Запада. Под ее влиянием японский парламент в 1954 г., несмотря на критику со стороны масс-медиа и ряда ученых, принимает бюджет исследований по «мирному атому».

Однако дело было не только в политических инициативах. Сыграло свою роль романтическое увлечение научно-техническими достижениями, которое в послевоенное время стало характерным для самых широких слоев населения, мечта о модернизации своей страны. С конца 50-х начинается расцвет научных журналов, японские масс-медиа полны информацией о передовом крае научно-технических разысканий – освоении космоса, экспедициях к Южному Полюсу и т. д. Именно тогда, в конце 50-х — начале 60-х многих воодушевляли манга и анимэ Тэдзука Осаму под названием «Атом».

А исследования по атомной энергии, казалось, открывают новые, неограниченные возможности для человечества. Началась знаменитая эра высоких темпов роста экономики в Японии. И вот Хиросима и Нагасаки воспринимаются как уже преодоленная национальная трагедия, оставшаяся в прошлом. До конкретных людей, чудом уцелевших жертв радиации, руки практически не доходят.

Для Японии важным было противопоставление: атом «в военных целях» и атом «в мирных целях». Если одно – безусловное зло, то другое – безусловное добро. За этим стоит еще одна идея – что сам по себе научно-технический прогресс не плох и не хорош, он оборачивается добром или злом в зависимости от людских намерений. Войти в мир полноправным участником, стать современным государством – такова была мечта новой, послевоенной Японии, и средством для этого представлялось именно развитие технологий в области атомной энергии. АЭС, в изобилии разбросанные по Японии, стали символом послевоенного обновления страны, и этому долго невозможно было противостоять. По крайней мере, до нынешних событий.

Как впредь будет вспоминаться «Фукусима»? Не знаю. Может быть, как еще одна национальная катастрофа, после Хиросимы, Нагасаки, «Фукурю-мару». Однако теперь, скорее всего, будет трудно сохранять оптимистический взгляд на «мирный атом». И не только в Японии.

В последние дни я получил довольно много писем по электронной почте от друзей и коллег за рубежом. Многие из них принимают случившееся в Японии чрезвычайно близко к сердцу.

И я хочу этой своей заметкой с благодарностью отозваться на их письма. И хочу обратиться с просьбой ко всем тем, кому небезразлична нынешняя ситуация: не упускайте из виду проблемы, о которых я написал выше. И тогда, может быть, миру удастся переосмыслить и значение нынешнего Бедствия.